Геннадий Турмов - На Сибирской флотилии Страница 7

В перерывах между походами тоска по родным и близким захлестывала сердца не только господ офицеров, но и нижних чинов.

Тосковал и Дмитрий Мацкевич по своей Марине Степановне, как оказалось, совсем не гордой полячке, умеющей быть и нежной, и ласковой, но и строгой тоже.

Однажды Дмитрий забежал в почтовую контору на Светланской и, отправляя очередную открытку Марии Степановне с изображением клипера «Вестника», идущего под всеми парусами, быстро написал прямо на этих парусах:

«Как в мае ландыш белоснежныйБлагоуханий льет волну,Звучит Ваш голос – чистый, нежный,Напоминает мне весну».

Сам себе удивившись, откуда у него это взялось (то ли сам придумал, то ли прочитал где-то), Дмитрий приписал на обороте: «Дорогая Мария Степановна! Очень скучаю» и подписался не как обычно, фамилией, а просто «Дмитрий».

Тосковал по родной Вятчине и артиллерийский квартермейстер Матвей Лаптев, вспоминая свою жену Гликерию, красивую той редкой спокойной красотою, которая еще встречается в глубинных русских селениях. Свою тоску он изливал в письмах.

«Город Владивосток, крейсер “Громобой”. 1904 года 25 мая.

Здравствуйте, дорогие родители тятя, мама и – братцы. Шлю почтение и поклон, и желаю от Господа Бога доброго здоровья и благополучия, и уведомляю: письмо ваше я получил сегодня, за которое спасибо. Очунь порадовала меня это письмо…

Еще кланяюсь дорогой моей супруге Гликерии и шлю супружеское почтение, а Дмитрию – родительское благословение.

…Спасибо, тятя и мама, что жалеете Гликерию… Тятя, я вам посылаю денег тридцать рублей, из которых дай Гликерие 5 рублей и маме 5 рублей… если не отдашь, я буду обижаться…

Не заботьтесь обо мне, а молитесь Богу и помогайте бедным, чем можно. Господь за это вас отблагодарит… Деньгами я не нуждаюсь… если мне покупать какие лекарства, то я все могу проесть – здесь все дорогое, а можно обойтись и без этого… Письма посылаю без марок, на это был высочайший указ, и требовать денег не могут. И вы пишите без марок.

…Прошу тебя, Гликерия, живи как-нибудь, не плачь – этим не поможешь… Если кто и обидит когда, то перенеси с терпением. Мне здесь тоже не очунь сладко. Военная служба такова – сегодня хорош, а завтра морду бьют, а чуть проступок и неисполнение по службе, готовьсь к расстрелу. Поэтому на все надо терпение и терпение – да поможет нам Бог пережить эти дни…

Скоро пойдем в море, неизвестно куда. Если не в Порт-Артур, то вернемся сюда скоро, а если в Артур, то больше писем вам посылать не придется. Прощайте тятя, братцы и Гликерия.

Адрес: г. Владивосток, на крейсер “Громобой”, 4-я рота, артиллер. квартирмейстеру Матвееву Лаптеву».

А когда тоска становилась невыносимой, то и письма получались длинными и искренними, как на исповеди.

«Город Владивосток, крейсер “Громобой”. 1904 года мая 28-го дня.

Здравствуй, примноголюбящая и дорогая моя супруга Гликерия Андрияновна! Первым долгом шлю я тебе супружеское почтение и низкий поклон и желаю от Господа Бога доброго здравия и всякого благополучия. Также шлю родительское благословение дорогому и милому моему сыночку Дмитрию. И спешу уведомить, дорогая моя Гликерия, письмо из дому я получил 25 мая, в котором положено твое письмо. Как видно из письма, ты на тятю не обижаешься, о чем я заботился больше всего…

Ты, дорогая моя Гликерия, пишешь насчет болезни дорогого и милого Дмитрия, о том, что лежал в оспице. Эта болезнь опасна для такого маленького… Наверно, и ты, дорогая Гликерия, эти две недели с ним намучалась неспавши? Жалею обоих, но пособить не могу и радуюсь, что Дмитрий наш, слава Богу, перенес и остался жив…

Хоть бы глазок поглядеть мне, дорогая Гликерия, на тебя или на Дмитрия!…Когда очунь озабочусь, возьму карточку и смотрю, радуясь… Кроме того, думаю хотя бы во сне высмотреть и со временем вижу, и видится: или плачешь, или задумалась, и никогда не видел веселой. Раз видел: сидим, чай пьем; я – на лавке, а ты – на стуле; хотел ногой за твои ноги задеть – и уперся в проклятую распорку в койке, и пробудился.

Затем, дорогая Гликерия, ты писала: почему я шлю письма без марок? На это разрешение есть, был Высочайший указ. И вы мне пишите без марок. Еще прошу тебя, дорогая Гликерия, живи как-нибудь, не заботься, маму жалей и Митю. И храни свое здоровье, и не плач… Как мы с тобой жили. Не мог я нарадоваться и считал себя счастливым… Всем ты мне нравилась – лучше не надо! Редко попадаются такие, как ты. А теперь все наши радости прекратились.

…Письма я тебе пишу и буду писать часто, покудова можно, а если не будут письма приходить, значит, послать нельзя, и на это не обижайся. Быть может, пойдем в Артур, оттуда писем не будет…

Дорогая Гликерия, я тяте послал 30 руб., велел дать тебе и маме по 5 руб. Не прогневайся, дорогая моя, что тяте послал – это чтобы попуще тебя жалели… Я тебе пошлю денег рублей 30 дня через два, если не уйдем никуда. Затем кланяюсь…

Дорогая Гликерия, почему ты не прислала отдельного письма? Написала бы, чего тебе угодно, и я все узнал бы, как ты поживаешь… Я знаю, тебе есть что написать. И о том, как невестка наша радуется нашему положению, и тому подобное. А то коротенькое письмо твое я раза по три на день читаю… Прощай, дорогая моя супруга Гликерия Андрияновна и дорогой Дмитрий. Остаюсь супруг твой Матвей Прохоров с почтением».

Успешные действия крейсеров были омрачены навигационной аварией крейсера «Богатырь». Второго мая у мыса Брюса в Амурском заливе по пути в залив Посьет в густом тумане на ходу 10 узлов крейсер выскочил на камни. Повреждения были настолько серьезны, что практически до конца войны разведчик и новейший крейсер Владивостокского отряда крейсеров был выведен из строя. Причина аварии – пренебрежение правилами хорошей морской практики при следовании в тумане, недопустимо большая скорость при плавании только по счислению, непринятие в штурманские расчеты возможных ошибок в счислении за счет носа корабля течением. При этом, осознавая опасность плавания в тумане, командир капитан 1-го ранга Стемман и его штурман не сумели убедить контр-адмирала Иессена в существующей опасности плавания.

Офицеры в кают-компании «Громобоя» горько подсмеивались над адмиральской «чехардой» периодически менявших свои флаги на крейсерах отряда.

Вице-адмирал Скрыдлов был назначен командующим Тихоокеанским флотом вместо погибшего вице-адмирала Макарова и 14 апреля выехал из Санкт-Петербурга, намереваясь проехать в Порт-Артур, но так как этот порт уже был окружен японскими войсками, то в середине мая он прибыл во Владивосток и поднял свой флаг на крейсере «Россия», а контр-адмирал Иессен перенес свой флаг на крейсер «Громобой». Русское правительство решило отправить на Восток новую эскадру, а бывшая там эскадра получила название 1-й Тихоокеанской эскадры, начальником которой 2 мая назначен вице-адмирал Безобразов, а вице-адмирал Скрыдлов стал начальником Соединенного флота. Вице-адмирал Безобразов также прибыл во Владивосток и поднял свой флаг на крейсере «Россия», а адмирал Скрыдлов перебрался на берег.

В четвертом походе в начале лета крейсера «Россия», «Громобой» и «Рюрик» нанесли удар по японским коммуникациям у острова Окиносима. Были потоплены три войсковых транспорта. Только на одном «Хитачи-Мару» находилось свыше 1000 японских солдат резервного гвардейского корпуса и 18 крупнокалиберных гаубиц для осады Порт-Артура. Третьего июня был взят, как приз, английский пароход «Аллатон». Отдельно от крейсеров в этот период действовали три миноносца, захватившие одну и уничтожившие другую японские шхуны.

И снова Матвей Лаптев описал эти события в очередном письме к Гликерии.

«1904 года июня 9-го дня. Владивосток.

Здравствуй, дорогая и неоцененная моя супруга Гликерия Андрияновна!

Шлю я тебе, дорогая Лукерия, супружеское почтение и с любовью низко кланяюсь, и желаю от Господа Бога доброго здоровья и всякого благополучия. И дай Бог тебе перенести всю эту несчастную жизнь. Когда я дождусь того дня, когда объявят, что война кончена, и я поехал бы к своей дорогой Гликерии… Очунь, Гликерия, я скучаю об тебе и забочусь о твоем положении, хотя ты письмом порадовала, что не обижают. Я очунь этому рад, но все-таки не верю письму. Наверно, тебя обижают, беззащитную сироту?…Ничего, Гликерия, только бы дал Бог здоровья тебе и мне, и остаться бы живому и свидеться с тобою. Только когда увижу тебя во сне и порадуюсь тобою. Эти разы вижу тебя чаще, и когда разговариваешь, и веселой, а проснешься – опять в проклятой койке…

Еще кланяюсь дорогому и неоцененному моему сыночку Димитрию и шлю родительское благословение, которое может существовать по гроб жизни.

Дорогая Гликерия, поцелуй Димитрия за меня и к причастию води почаще… И сама ходи на исповедь почаще.

Уведомляю тебя, дорогая моя Гликерия, письмо я твое получил вчера. Только взял в руки, враз узнал и так обрадовался! Все равно что поговорил с тобою. Сердечно благодарю, дорогая моя, за письмо, которое я теперь каждый день буду читать до следующего письма. Пожалуйста, Гликерия, пиши почаще письма, и без марок…