Черные флаги - Мейсснер Януш Страница 7

С той поры-после смерти матери и прорыва через Зунд и Каттегат в Северное море-Ян ни разу не был в церкви, не исповедовался, не постился. Порвал с церковью, связался с еретиком Уайтом, а теперь вот приютил этого Бельмона, который-как и он сам-даже не перекрестился, садясь к столу.

— И избавь нас от лукавого, аминь, — прошептал он, и вздохнув в глубине души, повторил ещё дважды это заклятие с мыслью о двух других-англичанине и французе.

Мартен терпеливо ждал, пока они кончат, а Бельмон искоса приглядывался к ним, не проявляя особого интереса к этому обряду, хотя ничто из происходящего и не ушло от его внимания.

Наконец уселись все четверо и когда слегка утолили голод, Мартен спросил Уайта, что, по его мнению, нужно теперь предпринять: возвращаться кратчайшим путем в Англию, или использовать захваченные запасы и далее искать счастья между архипелагом Зеленого мыса, Канарскими островами и Мадейрой.

— Возвращаться, — без раздумья ответил Уайт. — Возвращаться так быстро, как только сможем. Не понимаю, чего мы ждем; почему не отплыли вместе с кораблями Дрейка, раз уж Провидение дало нам шанс их встретить.

Мартен поднес к губам бокал с вином. Пил и поглядывал сквозь хрустальное стекло на суровое хмурое лицо старого корсара. В шлифованной резьбе и розетках бокала многократно отражались лица Бельмона и Шульца. Заметил быстрый взгляд, которым последний обменялся с Уайтом, заметил и ироничный изгиб губ Бельмона, который в молчании наблюдал их обоих.

“ — Они что-то от меня скрывают, — подумал он, — А Бельмон об этом знает.”

Издавна он закрывал глаза на их мелкое жульничество при продаже добычи. Его это не волновало; не было желания вдаваться в мелочные подсчеты и контролировать их коммерческие аферы. Наверняка и на сей раз их поспешность продиктована какой-то спекуляцией, на которой рассчитывали сорвать немного больше, чем им причиталось.

— У трофейного судна были перебиты реи и сорваны паруса. Нужно привести все в порядок. Кроме того, нужно было разместить португальский экипаж в шлюпках испанцев, и притом таким образом, чтобы они не повыкидывали друг друга за борт. Приняли их там не слишком гостеприимно: едва хватало места для своих, но ведь не могли мы лишиться шлюпок с “Кастро верде”.

— Еще бы этого недоставало, — буркнул Уайт. — Так или иначе гореть им в аду.

— А что вы думаете об этом, шевалье де Бельмон?

— Про ад или про возвращение?

— Про возвращение или продолжение плавания.

Бельмон взглянул вначале на Уайта, потом на Шульца и наконец прямо в глаза Мартену.

— Мне ничего не причитается с “Кастро верде”, — сказал он после короткого колебания. — Так что в моих интересах захват новых трофеев. Но такая возможность может нам предоставиться с тем же успехом на обратном пути. Будем плыть под ветер, причем не прямо, а то одним, то другим галсом. Придется уравнивать ход “Зефира” и “Ибекса” со скоростью “Кастро верде”, которому в этом с ними не сравниться. И наконец, — он сделал паузу и, взяв свой бокал, посмотрел его на свет. — И наконец, — повторил он, — насколько мне известно, сейчас самое время, чтобы получить высокую цену за пряности, да и за кошениль тоже, в Англии.

Помолчав, поднял бокал.

— За ваше здоровье, капитан, — он слегка склонил голову. — И за ваше, господа, — повернулся поочередно в сторону Шульца и Уайта.

Мартен чокнулся с ним бокалами. Шульц побледнел ещё больше, так что его желтоватое лицо приобрело землистый оттенок. Уайт, который не пил ничего, кроме воды, машинально схватился за бокал, причем рука его заметно задрожала.

“ — Он их напугал, — подумал Мартен. — Наверняка что-то знает.”

— Что касается кошенили, продолжал шевалье де Бельмон, — знаю, что оптом за неё платят по восемнадцать шилингов за фунт.

Мартен довольно рассмеялся.

“ — На этот раз им не удастся ничего заработать”, — довольно подумал он.

— Ты слышал? — спросил он вслух, обращаясь к Шульцу, который облегченно вздохнул.

— Я слышал о пятнадцати, — ответил помошник, потупив глаза. — Но…

— У шевалье де Бельмона явно слух получше, раз он слышал о восемнадцати, — прервал его Мартен. — Полагаю, он захочет тебе помочь, если сам не сможешь найти купца, который готов будет заплатить столько.

— Разумеется, — любезно подтвердил Бельмон.

Уайт встал, перекрестился и заявил, что возвращается на свой корабль. Мартен удержал его; предстояло ещё установить, когда и каким курсом они поплывут, как будут держать связь и какого строя придерживаться.

Обсуждение это прервали громкие крики, донесшиеся с палубы. Экипаж “Зефира” пил под открытым небом за здоровье своего капитана.

— Выйду к ним, — сказал Мартен. — Через пару минут вернусь. Подождите.

Уайт в ярости сжал увядшие губы. Когда за Мартеном закрылись двери, дикий крик снаружи ещё усилился.

“ — А его любят, — подумал Бельмон. — Пойдут за ним хоть в ад, если прикажет.”

Взглянув на своих молчащих товарищей, налил себе вина и, цедя его понемногу, заговорил, глядя прямо перед собой, словно размышляя вслух о деле, целиком захватившем его в эту минуту.

— Цена на фунт кошенили в Лондоне доходит до тридцати трех шилингов. Зимой цена подскочит до тридцати шести. Но не будем ждать до зимы и, по-видимому, не получим больше тридцати двух шилингов за фунт. Поскольку от имени нас троих я предложил капитану Мартену по восемнадцать, вся сделка принесет нам восемь тысяч четыреста гиней…

Отставил опустевший бокал.

— То есть на две тысячи четыреста больше, чем вы рассчитывали, — вдруг повернулся он к Шульцу, словно сам потрясенный результатом своих расчетов.

Шульц лениво взглянул на него из-под опущенных век и тыльной стороной ладони отер капельки пота, которые выступили у него над верхней губой.

— И что дальше? — спросил он.

— Остается только вопрос раздела этой суммы, — ответил Бельмон. — Полагаю, скромная надбавка причитается тому, кто сумел её добиться, то есть мне. Остальное поделим на троих. Таким образом каждый из вас получит по две тысячи сверх своей доли.

— Это все? — снова спросил Шульц.

— Насчет кошенили-все, — отрезал Бельмон. — Что касается иных сделок, посоветуемся в Лондоне или в Плимуте. Всегда готов помочь, если…

Неожиданно молниеносно повернулся к Уайту.

— Прекратите, капитан, — повелительно бросил он. Шульц удивленно уставился на них. В руке Бельмона сверкнул пистолет, оправленный в серебро и слоновую кость. Непонятно было, ни откуда он взялся, ни когда шевалье де Бельмон успел его выхватить. Правая рука Уайта ещё миг блуждала где-то на боку, где в кожаных ножнах торчал длинный толедский стилет, но потом упала вниз.

— Руки на стол! — приказал Бельмон. — Эта игрушка может выстрелить, — добавил он, оскалив в усмешке зубы.

Уайт пронизал его яростным взглядом, но послушался.

— Господа Бога вашего чтите, и он вас вырвет из рук всех врагов ваших. И пришельцев, которые гостями у вас, будете иметь за рабов ваших, — прошептал он.

Ни Шульц, ни Бельмон не могли слышать этих слов: их заглушил новый, еще громче прежних, взрыв воплей и возгласов, от которых задрожали стены каюты. Это капитан “Зефира” в свою очередь пил за здоровье своей команды.

Синьора Франческа де Визелла стояла на коленях у изголовья своего ложа, которое Мартен велел перенести с португальского судна и установить в каюте по правому борту “Зефира”. Пыталась сосредоточиться только на молитве. Но мысли то и дело разбегались, а Пресвятая Дева, чей образ в сияющем ореоле призывала она в своей памяти, казалось, не слушает её слов; отворачивает нежное лицо, удаляется, исчезает в тумане и перед взглядом Франчески-несмотря на сомкнутые веки-являлись поочередно фигуры отца, дона Диего де Ибарра, шевалье да Ланча, капитана “Кастро верде” и его блестящих офицеров. Но тут же толпа корсаров сметала их прочь, как вихрь сметает опавшие листья. Слышала их крики, гром выстрелов, рев битвы и стук собственного сердца.

Нет, смерти она не боялась, отваги ей хватало. Гнев и презрение испытывала она и к португальскому капитану, и к его офицерам, и к испанцам тоже. Никогда бы она не поверила, что три больших корабля могут уступить столь незначительным силам корсаров; что горстка разбойников, как она их называла в душе, сможет в течении получаса разгромить несколько сотен португальских солдат. Но пришлось убедиться в этом собственными глазами. Португальские и испанские кабальерос, дворяне из лучших семей, дрогнули перед каким-то чужеземным вакеро, перед деревенщиной, которого выпороть нужно было за каждое слово, что осмеливался он им сказать, за каждый взгляд, что осмелился на них бросить! Видела его лицо, когда он разговаривал с её отцом, словно с равным. Ба! Словно разговаривал с первым попавшимся из своих бандитов, а не с наместником короля! Его мина, дерзкая усмешка, гордый и твердый взгляд, гневно нахмуренные брови-ничто не ушло от её внимания. Как смел этот простолюдин! Как он смел!