Капитаны ищут путь - Юрий Владимирович Давыдов Страница 7

Небольшой отряд моряков проходил по Ревелю в сторону Нарвской дороги. Позади тянулись сани с поклажей; полозья вминали в снег зеленые лапки хвои, которой были посыпаны ревельские улочки.

Давно уже не слышны были ни песня, ни визг санного полоза, а ревельцы все еще гадали, зачем да куда прошли матросики, и жалели людей, которых гонят бог весть для чего в этакую холодину.

Мало кто из горожан знал, что нынче, 22 января 1815 года, команда Отто Коцебу выступила в пеший переход Ревель — Петербург — Або. Команда шла к верфи, где стучали топоры сноровистой артели корабельного мастера Разумова.

Неделю шел Отто Коцебу с матросами до Петербурга. Шли весело, вольно, будто и не ждал их впереди долгий путь морями-океанами, в неизведанные северные края.

В Петербурге семь дней отдыхали. Коцебу встретился с Глебом Шишмаревым. Лейтенант был извещен, что Глеб согласен отправиться на «Рюрике». И вот Шишмарев обнимал друга Отто, сиял круглым добродушным лицом.

И снова команда шла по заснеженной дороге. Ветер с моря нес колючий снег. Сосны гудели сердито и густо. Скрипели полозья обоза.

Лейтенанты шагали вместе с командой. Они пытливо приглядывались к матросам. Сравнительно небольшой пеший марш мог послужить некоторой проверкой. К их радости, никто не жаловался. Напротив, матросы не уставали шутить, подбадривать друг дружку. Народ был на славу — рослые здоровяки, служившие на море уже не один год. Только вот корабельный кузнец Сергей Цыганцов к вечеру заметно приуставал. Но и он в ответ на тревогу лейтенантов отшучивался:

— Помилуйте, ваше благородь, не привычен я к сухопутью…

Около шестисот верст отделяло Петербург от Або. Двенадцать дней шли моряки. Наконец сквозь взыгравшую метель увидели они желтые огоньки Або.

И лишь ступили на городские улицы, как шаг сам собою сделался легче, неодолимо потянуло в комнатную теплынь, где можно скинуть шинели, разуться и спросить у застенчивой хозяюшки горячей воды и хрустящее полотенце.

Команда Коцебу присоединилась к разумовской артели. Топоры на верфи застучали бойчее, звеня в морозном воздухе. Пар поднимался над артелью, и тот же заливистый голос, что запевал в Ревеле лихую походную песню, теперь выкрикивал:

— Ра-аз-два, взяли! Е-еще ра-азик!

В НЕПТУНОВОЙ ЛЮЛЬКЕ

Лейтенанты возвращались домой от Разумова. Жили они неподалеку и часто вечерами засиживались в его просторной, по-корабельному строгой комнате с навощенным полом и дубовой мебелью.

Лейтенанты уже взошли на крыльцо своего дома, но оба вдруг остановились и прислушались. Было очень тихо, торжественно тихо, будто все замерло в каком-то большом ожидании — и черная флюгарка на соседской крыше, и елочка у крыльца, и слепые дома вокруг.

Вдруг рядом с моряками на талый снег мягко и веско шлепнулась капля, скатившаяся с железного навесика крыльца. И опять тихо. Потом так же мягко и веско шлепнулась еще одна капля, за ней другая, третья… Звезды повлажнели, начали переливаться. Вокруг все будто зашуршало и сдвинулось…

Шишмарев отступил и запрокинул голову; на его круглое лицо упала с навеса холодная капля. Он радостно засмеялся:

— Весна, друже! Скоро в море…

Иные времена — иные краски: последняя зимняя хмурь постепенно истаяла в нежных золотисто-голубоватых тонах неба; бурые граниты полезли из-под снега; море с грохотом взломало прибрежный лед, заколотился о твердые грани шхер ноздреватый багренец. Местный рыбарь уже ладил для первого выхода в море вадботы, финки, прочие ловецкие суденышки.

Прав Глеб — скоро в море. Сосредоточенно, пошевеливая бровями, Коцебу читает Шишмареву черновик ведомости припасов, которые он просит заготовить для «Рюрика». Румянцев поручил торговой Российско-Американской компании снабдить бриг всем, что потребно.

— «Железа полосного две тысячи пудов, — озабоченно читает Коцебу. — Ружьев тридцать». Полагаю, пятнадцать из оных охотничьих?

Шишмарев согласен.

— Пуль и дроби — пять пудов, — продолжает Коцебу. — Свинцу — двадцать пудов. Холста на двадцать пять человек, чтоб каждому матросу по шести рубах вышло; потом тику полосатого, чтоб каждому — по три фуфайки и по трое пар брюк, сапожного товара, тюфяки, наволочки, подушки… Ну-с, Глеб, подсказывай. Что еще?

Шишмарев, загибая пальцы, перечисляет:

— Не забудь: свечи восковые и сальные, остроги и крюки для рыбной охоты, пистолеты… Впрочем, погоди-ка. Давай реестр — я добавлю, а ты покамест составляй послание Булдакову.

Коцебу соглашается и берется за перо.

«Граф Николай Петрович, — пишет командир «Рюрика» одному из директоров Российско-Американской компании, — уведомил меня, что вы уже приступили к заготовлению провизии; я, милостивый государь мой, не нахожу слов благодарить вас за труд, который на себя принять изволили, от вас зависит теперь успех експедиции, которая должна принести пользу всему свету и славу государству.

Полагаясь на вашу дружбу с графом, я вторично осмеливаюсь вас трудить просьбою о заготовлении вещей, ведомость которых на обороте прилагаю».

Закончив письмо, Коцебу зовет товарища еще разок глянуть на бриг. Они идут к верфи. Вот он, красавчик. Ладный, крепкий. Легкие весенние облака плывут над бригом, плывут к морю — точно зовут «Рюрик» с собою.

Старик Румянцев, скрестив худые руки, диктовал письмо. Писарь, молодой человек с измазанными чернилами пальцами, торопливо чиркал гусиным пером. Очиненные перья лежали перед ним стопочкой; исписав лист, молодой человек присыпал его песком из фарфоровой песочницы, похожей на перечницу, и снова торопливо, но старательно писал, склонив голову на сторону.

Румянцев адресовал письма в далекие города: в Лондон, в Мадрид, в Филадельфию. Он писал, пользуясь прежними связями и весом, русским посланникам и просил их передать правительствам Англии, Испании, Португалии Американских Соединенных Штатов, что вскоре отправляется в научное путешествие бриг «Рюрик», и о том, что он, граф Румянцев, надеется на содействие и помощь этой экспедиции.