Джеймс Купер - «Морская волшебница», или Бороздящий Океаны Страница 8

Облегчив душу, он сунул в рот трубку с видом человека, считающего себя достойным победных лавров, независимо от того, получит он их или нет.

— Бессмысленно спорить с этим упрямцем, — пробормотал олдермен себе под нос, осторожно пробираясь между корзинами с овощами, бочками с маслом и прочими грузами на корму, где находилась его племянница. — Доброе утро, Алида. От раннего пробуждения твои щечки — настоящий цветник, а от чистого воздуха «Сладкой прохлады» даже твои розы расцветут еще более пышно.

От этого приветствия отходчивого бюргера лицо девушки зарделось больше обычного. Его ласковый голос свидетельствовал о том, что почтенный бюргер был не чужд сердечных привязанностей. В ответ на низкий поклон пожилого белого слуги в опрятной, но уже не новой ливрее он прикоснулся к шляпе и затем кивнул молодой негритянке, чье пышное платье, явно перешедшее к ней от хозяйки, изобличало в ней горничную его наследницы.

При первом же взгляде на Алиду де Барбери можно было увидеть, что она смешанного происхождения. От своего отца, гугенота из захудалого дворянского рода, она унаследовала волосы цвета воронова крыла, большие сверкающие черные, как уголь, глаза, пылкость которых смягчалась их исключительно нежным выражением; классически безупречный профиль и фигуру более рослую и гибкую, чем обычно встречается у голландских девиц. От матери красавица Алида, как зачастую игриво называли девушку, унаследовала кожу, гладкую и чистую, словно лилия, и румянец, который мог соперничать с мягкими тонами вечернего неба ее родины. Некоторая пышность форм, которой отличалась сестра олдермена, также перешла от матери к ее еще более прекрасной дочери. Однако в Алиде эта особенность не переходила в полноту, напротив — изящество, легкость фигуры девушки подчеркивали ее грациозность. На ней было простое, но изящное дорожное платье, отороченное бобровым мехом и украшенное пышными перьями. Лицо девушки хранило печать скромности и безупречного чувства собственного достоинства.

Приблизившись к этому нежному созданию, в чьем счастливом будущем, как явствует из печальных сцен настоящего повествования, он был кровно заинтересован, олдермен ван Беверут застал ее вежливо беседующей с патроном, который, по общему признанию, среди всех многочисленных претендентов на ее благосклонность имел наибольшие шансы на успех. Уже один вид этой пары был способен восстановить душевное равновесие бюргера лучше, чем что-либо иное. Спокойно отстранив Франсуа, слугу Алиды, олдермен занял его место и, упорно преследуя свою цель, завел разговор, который, по его расчетам, должен был привести к желательному результату.

Однако попытка бюргера потерпела неудачу. Жители суши, впервые оказавшись во власти непривычной для них стихии, зачастую становятся молчаливыми и пребывают в состоянии задумчивости. Пожилые и более наблюдательные путешественники созерцают происходящее и сравнивают; молодые и более впечатлительные впадают в сентиментальность. Не теряя времени на исследование причин или последствий того, как морское путешествие отразилось на патроне и красавице Барбери, достаточно указать, что, несмотря на все усилия достойного бюргера, который слишком часто пересекал залив, чтобы это вызвало у него какие-либо переживания, его молодые спутники мало-помалу становились молчаливыми и задумчивыми. Хотя Миндерт ван Беверут был закоренелым холостяком, он отлично понимал, что малютка Купидонnote 21 с успехом может совершать свои проказы даже при полном молчании своих жертв. Поэтому олдермен тоже умолк и принялся наблюдать за медленным продвижением периагвы с таким усердием, словно рассматривал в воде свое отражение.

Через четверть часа приятного и молчаливого плавания периагва была уже у выхода из бухты. Сильное течение подхватило ее, и, можно сказать, только теперь началось настоящее путешествие. Но, пока чернокожая команда занималась парусами и делала другие необходимые приготовления для выхода в залив, кто-то окликнул их с берега, скорее приказывая, чем прося приостановить маневр:

— Эй, на периагве! Выберите шкотыnote 22 и уткните румпельnote 23 в колени старому джентльмену! Да поживее, копуши, а не то ваш конь понесет, закусив удила!

Эти слова заставили команду остановиться. С удивлением оглядев человека на берегу, лодочники перекинули передний парус, положили руль под ветер, не посягая, однако, на колени олдермена, и периагва застыла в нескольких родахnote 24 от берега. Пока незнакомец садился в яликnote 25, пассажиры и команда имели время рассмотреть его, строя на основании его внешности самые различные предположения о его характере.

Вряд ли нужно говорить, что незнакомец был сыном океана. Шести футов ростом, он был крепко скроен и подвижен. Массивные прямые плечи, могучая и широкая грудь, мускулистые и стройные ноги — все говорило о том, что сила и ловкость сочетаются в нем удивительно пропорционально. Небольшая круглая голова плотно сидела на крепкой шее и была покрыта копной каштановых волос, слегка тронутых сединой. На вид ему было лет тридцать; лицо его, под стать фигуре, мужественное, смелое, решительное и довольно привлекательное, не выражало ничего, кроме отваги, полнейшего спокойствия, некоторого упрямства и явного презрения к окружающим, которое он не давал себе труда скрывать. Оно было загорелое, того темно-красного оттенка, какой придает людям со светлым от рождения цветом кожи длительное пребывание на открытом воздухе.

Одежда незнакомца была не менее примечательна, чем он сам. Короткая куртка в обтяжку, какие носят матросы, со вкусом скроенная; небольшая щегольская шляпа и длинные расклешенные брюки из белой, без единого пятнышка парусины — материала, хорошо подходящего к сезону и климату. Куртка была без пуговиц, чем оправдывалось использование дорогого индийского шарфа, плотно опоясывавшего стан. Из-под куртки виднелась безукоризненно чистая рубашка, отложной ворот которой был небрежно повязан пестрым шейным платком из малоизвестной тогда в Европе ткани. Такие платки носили исключительно моряки дальнего плавания. Один его конец развевался по ветру, а другой аккуратно лежал на груди, прихваченный лезвием небольшого ножа с рукояткой из слоновой кости, своего рода нагрудной заколкой, которая и теперь еще в большом ходу у моряков. Если добавить, что на ногах у него были легкие парусиновые башмаки с вышитыми на них якорями, этого будет достаточно, чтобы получить полное представление о наряде незнакомца.

Появление человека, чей облик и одеяние мы только что описали, вызвало большое оживление среди негров, подметавших улицу. Четверо или пятеро зевак следовали за ним по пятам, глядя на него с восхищением, какое таким людям внушают те, чья внешность говорит о жизни, полной приключений, опасностей и отважных подвигов. Кивком головы приказав одному из этих бездельников следовать за ним, обладатель индийского шарфа прыгнул в ялик, стоявший у берега, и, отвязав его, принялся грести к поджидавшей периагве. В бесшабашности, решительности и мужественности этого замечательного представителя морских скитальцев было действительно нечто привлекавшее внимание даже тех, кто был больше знаком с жизнью, чем толпа ротозеев, собравшаяся на берегу. Едва заметными движениями кисти руки и плеча незнакомец гнал ялик вперед, словно ленивое морское животное. Широко расставив ноги, он стоял твердо, как изваяние, упираясь ступнями в борта ялика, и в этой позе было столько уверенности, что его можно было сравнить с искусным и хорошо натренированным канатоходцем. Когда ялик достиг периагвы, незнакомец бросил сопровождавшему его негру мелкую испанскую монету и прыгнул на борт судна, с такой силой оттолкнув при этом ялик, что тот мгновенно оказался на полпути между периагвой и берегом, а чернокожий был вынужден по собственному разумению удерживать равновесие в шаткой скорлупе.