Морской волчонок - Майн Рид Томас Страница 9

С берега мне не раз приходилось видеть, как во время шторма волны перекатывались через сигнальный бочонок. Стоит только подняться буре, и я погибну, – спастись не будет никакой возможности. Устраивая эту пирамиду, я клал камни наспех, как попало, не имея ни времени, ни возможности уложить их правильными рядами; еще становясь на них, я уже чувствовал, что они лежат далеко не так крепко, как следует. Что будет со мной, если эта груда камней разрушится под напором морских волн, особенно во время бури? Развалятся камни, я упаду, а там одно из двух – или утону, или камни раздавят меня.

Глава X

На столбе

Я долго сохранял принятую мной с самого начала позу: обхватив рукой столб, я прижимал его к груди, как дорогого друга. И действительно, он был моим единственным другом, моим единственным спасением в эту минуту. Начать с того, что без него мне вряд ли удалось бы сложить камни в груду, на которой я стоял. Кроме того, я не смог бы удержаться на вершине этого импровизированного убежища, если бы не столб, служивший мне поддержкой.

Я старался не шевелиться – так сильно я боялся пошатнуть мой пьедестал. Если он рухнет, у меня, конечно, уже не будет никаких шансов построить его снова.

Но если я и стоял неподвижно, как истукан, то голову я поворачивал в разные стороны, в который раз в надежде на помощь вглядываясь в горизонт, но так и не заметил ни одного паруса. Я видел только огромные волны, с ревом перекатывающие через риф. Они казались разгневанными и, ворча, проходили подо мной, как бы упрекая меня за вторжение. Какое я, слабый смертный, имел право занимать место там, где они так любят резвиться? Мне даже чудилось, что они как будто говорили со мной.

От непрерывного бега волн у меня начинала кружиться голова, и мне казалось, что рано или поздно я все равно буду поглощен мрачной бездной. Я видел, как волны, понемногу поднимаясь, начали проходить по камням моей пирамиды и заливать мои ноги. Я видел, что прилив все нарастал; волны поднимались все выше и выше… Вот они уже захлестывают мои колени… О небо! Когда же они остановятся?

Не скоро еще… Вот они дошли мне до пояса, вот покрыли мои плечи… Их солоноватая пена хлестала мне в лицо, проникала в рот, в нос и в уши…

К счастью для меня, в это время был уже полный прилив, и хотя я был совершенно обессилен, но тем не менее продолжал с отчаянным упорством цепляться за столб. Я мог бы продержаться так до утра, но оказалось, что самое страшное еще впереди…

Наступила ночь, принеся с собой сильный ветер; грозные тучи, которые еще в сумерки я заметил на горизонте, разразились ливнем; волны вздымались все более яростно, их удары становились такими сильными, что два или три раза меня чуть не унесло.

Испуг мой достиг крайней степени, так как теперь я хорошо понимал, что, если буря еще хоть немного усилится, у меня уже не хватит сил бороться с волнами.

Последняя волна была такой мощной, что даже сдвинула меня с места, на котором я стоял. Я немного приподнялся на руках и ногой стал искать верхушку пирамиды, как вдруг следующая огромная волна отнесла обе мои ноги далеко от столба. Однако я удержался на руках и в продолжение минуты плавал почти в горизонтальном положении. Когда волна прошла, я попытался занять прежнюю позицию на своей площадке; но едва я до нее дотронулся, как почувствовал, что груда камней рушится подо мной!

Не имея под ногами опоры, я соскользнул вдоль столба и упал в воду, на развалины моей постройки.

Напомню вам, что я учился плавать и, к счастью для меня, был уже довольно ловок в этом искусстве. Бесспорно, в ту минуту это был мой самый полезный талант: не умей я плавать и нырять, то наверняка бы погиб.

Тотчас же вынырнув на поверхность, как утка, я стал осматриваться вокруг. Я искал столб, что оказалось вовсе не легко, потому что морская пена заливала мои глаза. Несколько раз я повернулся вокруг самого себя, как собака, которая что-то ищет в воде; теперь я даже не знал, в каком направлении находилась веха; я был совершенно сбит с толку.

Наконец я ее заметил, но не близко от себя, как вы, может быть, это себе представляете, а уже метрах в двадцати. Ветер и волны отнесли меня в сторону, и, если бы я вовремя не спохватился, они увлекли бы меня на такое расстояние от сигнального столба, что я уже не смог бы вернуться к нему.

Я поплыл прямо к столбу; не то чтобы я твердо понимал, что буду там делать, я плыл к нему скорее просто по инстинкту – как утопающий, хватающийся за соломинку. Я не стану уверять вас, что был вполне хладнокровен; напротив, я был очень испуган. Но не тем, что не в состоянии добраться до столба, – для этого я был достаточно хорошим пловцом, я боялся другого: а что, если эта веха не сможет удержать меня, что, если она тоже рухнет в тот самый миг, когда я подплыву к ней?

Я уже знал по собственному опыту, что не сумею взобраться на бочонок; если бы я только мог, то давно уже был наверху и там, в полной безопасности, переждал бы шторм. Более того, если бы мне удалось взобраться на бочонок до наступления ночи, может быть, кто-нибудь увидел бы меня с берега, и я был бы спасен.

Так что теперь мне и в голову не пришло вновь попытаться взобраться туда; если только веха держится прочно, мне нужно придумать какой-нибудь другой способ удержаться на ней.

Наконец я добрался до столба, хотя и ценой огромных усилий, так как мне приходилось бороться с ветром, волнами и дождем. Я тут же вновь прижал его к груди как моего спасителя… Чем же он был для меня, как не спасителем? Если бы не он, мне ни за что не удалось бы справиться с бушующей стихией.

До тех пор, пока я держался руками за столб, мне не очень трудно было оставаться на поверхности воды. В тихую погоду я мог бы продержаться в таком положении до отлива, хотя это было и очень неудобно; но море было бурно, и это совершенно меняло дело. Правда, в ту минуту, когда я добрался до столба, наступило короткое затишье; это счастливое обстоятельство дало мне возможность перевести дух. Но вскоре ветер стал еще свирепее, а волны бушевали еще сильнее, чем раньше. То они поднимали меня до самого бочонка, то вдруг опускали с огромной высоты, ускользая из-под меня, то они заставляли меня вертеться вокруг столба, как циркового акробата. Я мужественно выдержал первый удар. Я знал, что речь идет о моем существовании, и решил бороться до последней минуты; но я чувствовал, что силы мои на исходе; меня обуревали тягостные предчувствия.

Что я мог сделать, чтобы устоять против ярости волн? Если бы только у меня была веревка, которой я мог бы привязать себя к столбу! Но веревка была так же далека от меня, как лодка или дядюшкино кресло; об этом нечего было и думать.

Но тут словно добрый гений вложил мне в голову мысль; я вспомнил о хорошем средстве, которое могло бы заменить собой отсутствующую веревку.

Вам не терпится узнать, что это такое? Ну так слушайте.

Я носил, как и все крестьянские дети того времени, куртку из грубой бумажной ткани. Она была моей повседневной одеждой, а со времени смерти моей бедной матери я надевал эту куртку и по воскресеньям. Не смейтесь над моим скромным одеянием. С тех пор, конечно, мне доводилось одеваться и получше; бывало, я носил самое тонкое сукно, когда-либо выходившее из английских мануфактур. Но я никогда и ничем так не дорожил, как этой моей скромной курткой. Я могу твердо сказать, что обязан ей жизнью. По счастью, на ней был пришит целый ряд хороших пуговиц, не костяных или роговых, какие носят теперь, но хороших, крепких металлических пуговиц размером с шиллинг[10].

По счастью, куртка была на мне. Вы, надеюсь, помните, что, прежде чем пуститься вдогонку за гичкой, я разделся; но, когда я вернулся на островок, вдруг заметно похолодало и я почувствовал потребность одеться потеплее; как вы сейчас увидите, это было большой удачей для меня.

Ну, и как вы думаете, каким образом я воспользовался своей курткой? Вы, может быть, решили, что я разорвал ее на полосы, чтобы сделать из них веревку? Нет, это было бы довольно трудно, особенно для пловца, которого то и дело подбрасывали волны и у которого свободной была только одна рука. Впрочем, я и не смог бы стащить с себя мокрую куртку: она буквально облепила меня. Так вот, я придумал другой способ. Я прижался к столбу, обернул его своей курткой, которую с трудом сумел распахнуть, и застегнул ее сверху до низу. К счастью, она была достаточно просторна для этого. Мой дядя за всю свою жизнь не сделал мне большего одолжения, как в тот день, когда заставил меня надеть эту дешевую куртку, в которую я влезал, как в мешок; впрочем, я помню, что вначале думал иначе…