Луис Ламур - Золото Телла Сакетта Страница 10

Никто вокруг, похоже, не торопился встать с ним плечом к плечу и получить пулю, а ему это пришлось не по вкусу. Мне показалось, именно он и послал Бойда следить за мной, но доказательств у меня не было.

Бойд брился не очень аккуратно, дергался, порезался разок-другой, и местами его верхняя губа кровоточила.

- Когда он добреется, - сказал я, - он уедет из этого города. И если он когда-нибудь окажется в каком-то другом городе в одно время со мной, так он уедет и оттуда.

К восходу солнца эта история разошлась по всему городку, так я слышал - самого-то меня там не было. Я в это время ехал верхом обратно в Мору вместе с Тайрелом и Кэпом.

Оррин последовал за нами через несколько часов, и когда он въехал во двор на тележке, я укладывал свое снаряжение во вьюки, а Кэп стоял рядышком и наблюдал.

- Если вы не против общества, - сказал Кэп, - то я не против прокатиться по горам. А то у меня уже начинается лихорадка от житья под крышей.

- Со всем удовольствием, - сказал я. - Буду рад вашей компании.

Оррин соскочил с тележки и подошел к нам.

- Кстати, Телл. Там, в Лас-Вегасе, был один человек, все расспрашивал про тебя. Он сказал, что его фамилия - Бигелоу.

V

Мы двинулись вверх по Койот-Крик - Речке Койота - глубокой ночью, когда звезды развесили свои яркие фонари над горами. Кэп ехал впереди, наши шесть вьючных лошадей тянулись за ним, я замыкал колонну. С гор Сангре-де-Кристо тянул холодный ветерок, где-то в долине звал подружку перепел.

Кэп Раунтри - старик с виду мрачный, молчаливый. Но это человек такой породы, что если ты попал в беду, то можешь не смотреть, где он, не сбежал ли, - ты всегда твердо знаешь, что он рядом.

Мы не хотели, чтоб кто-то видел, как мы уезжаем, и потому обогнули Мору стороной; так что, если никто не залег на скалистом гребне над самым ранчо, то наш отъезд, скорее всего, прошел незамеченным.

Река Мора пробивается через теснину недалеко от ранчо, а потом спокойно течет по равнине, и нам надо было просто держаться вдоль реки до её слияния с Койот-Крик, а после сворачивать вверх по Койот-Крик и двигаться через широкую долину Ла Куэва.

Мы объехали спящую деревушку Голондринос (по-испански - "Ласточки", значит; вообще-то там жили люди, но гнездышки свои лепили из глины) и направились к северу; утренний холодок пробирал до костей. Небо было холодное и чистое, оно едва светлело над землей, и в него остро врезались горные хребты. Копыта лошадей раздвигали траву со свистящим шелестом, седла поскрипывали, в деревушке залаяла собака - как будто спрашивала что-то.

Кэп Раунтри горбил спину в своей потертой домотканой куртке; он ни разу не оглянулся посмотреть, едем ли мы следом. Он делал свою долю работы и был уверен, что другие свою тоже сделают.

Мне надо было много о чем подумать, а для раздумий нет лучше времени, чем день в седле. Для Оррина, Тайрела и нашей Ма многое теперь переменится в жизни, и моя голова была забита мыслями об этих переменах.

Этим утром, перед отъездом из дому, я выбрался из-под своего тяжелого лоскутного одеяла (ковбои называют его "зуган") в три часа. Было здорово холодно, можете мне поверить.

Каждый раз, когда вы подумаете, что лето - это теплое время, попробуйте побывать на Юго-Западе, в высоких местах, поближе к горам.

Я скатал постель в дорогу, пошел в кораль и одну за другой выловил лошадей. Они были заиндевевшие, дико посверкивали глазами и имели мрачные предчувствия насчет моих планов - в корале им нравилось больше.

Пока в доме зажегся свет, я успел вывести лошадей, кинуть на них вьючные седла и привязать к ограде кораля. Потом сел на своего аппалузу, чтоб слегка его промять и выбить дурь. Когда ему надоело вскидывать зад и становиться на дыбы, Кэп уже был тут как тут.

Дверь открылась, бросив на двор прямоугольник света. Это выглянула Друсилла, жена Тайрела.

- Идите в дом, поешьте, - сказала она.

Слаще слов я в жизни не слышал.

Мы с Кэпом вынырнули из темноты - в теплых куртках, с револьверами на поясе. Повесили шляпы на колышки, помыли руки в тазу. У Кэпа взгляд был такой, что молоко бы скисло.

За столом сидел Тайрел, свежевыбритый, аккуратный - дальше некуда. Не знаю уж, когда он нашел время, но я решил, что у такого как он человека это просто привычкой становится - являться к завтраку свежевыбритым. Сдается, если я когда соберусь жить с женщиной, то мне придется здорово поработать над своими манерами.

Мне в жизни мало довелось повидать женщин, и я чувствовал себя не в своей тарелке, когда они крутились рядом. Но я видел и преимущества. Все ж таки как-то на душе уютнее, когда слышишь её легкие шаги, побрякивание тарелок у неё в руках, когда видишь, какая она красивая.

Ма тоже была на ногах. Она уже больше не молодая, и ревматизм её малость скрутил, но Ма никогда не останется в постели, если кто-то из её ребят уезжает.

Комната была согрета огнем в печи, приятно пахло жареным беконом и вскипевшим кофе. Тайрелова жена получила правильное воспитание. Не успели мы с Кэпом сесть за стол, как перед каждым уже оказалась кружка с кофе, над которым клубился пар.

Друсилла была тоненькая и красивая, как трехмесячный олененок, и глаза у неё были большие, темные и теплые. Счастливый человек этот Тайрел.

Кэп был неплохой едок, он деловито склонился к своей тарелке и не отвлекался. И я старался не отстать - съел яичницу из семи яиц, девять ломтиков бекона и шесть горячих лепешек, запил пятью кружками кофе.

Тайрел глядел на меня серьезно, без улыбки. Потом поднял глаза к Дру:

- Я бы предпочел платить за его одежду, а не за кормежку, - сказал он.

Наконец я поднялся и взял в руки винчестер. В дверях остановился и глянул на Ма, потом обвел взглядом комнату. Она была теплая, уютная, приветливая. Это был дом. Раньше Ма никогда не имела много, да и сейчас это ещё не богатство, но все же лучше, чем когда-либо раньше, и она тут счастлива. Ребята хорошо позаботились о ней, да и о себе тоже.

А я? Самое меньшее, что я могу сделать - это попробовать чего-то добиться. Родился самым старшим, а значу меньше всех если вообще что-то значу.

Тайрел вышел из дому, когда я уселся в седло, и протянул мне книжку Блэкстона - он видел, как я её листал.

- Бери, Телл, - сказал он, - и читай. Это - закон, по которому мы живем. Много людей думали много лет, чтобы выработать его.

У меня никогда не бывало своей книжки раньше, и никогда я не брал книжки ни у кого, но, оказывается, приятно чувствовать, что она лежит в седельной сумке до своего часа, чтобы возле многих лагерных костров, ожидающих меня впереди, передать мне послание от тех людей.