Джордж Гилман - Десять тысяч кровавых долларов Страница 14

Нигде не было видно ни огонька, когда бандиты сгруппировались вокруг центрального колодца. Ни один из них не издал ни звука, пока вожак жестами объяснял план предстоящего нападения. Каждый из них отделился от основной группы и быстро направился к своей цели. Вскоре у каждой двери зловеще вертелись фигуры с ружьями наизготовку. В конце концов, Матадор остался один в центре площади и, как только он потянул бадью из колодца, это послужило сигналом к началу действий. Каждый из бандитов вскочил на крыльцо, резким ударом ноги распахнул дверь хижины и открыл стрельбу наугад в темный проем помещения.

Крики ужаса и стоны раненых эхом зазвучали в наступившей тишине после того, как бандиты, прекратив огонь, стали врываться в дома. В то же самое время Эль Матадор, стоявший у колодца, вел себя, как в спокойный летний день. Он вытащил ведро полное воды и погрузил в него лицо, с наслаждением ощущая вкус свежей, чистой, ледяной воды. В то же время его глаза следили поверх деревянного ободка за происходящим.

Он сразу заметил, как из дверного проема выскочил обнаженный человек. Тут же вслед ему из дома прогремел выстрел. Пуля пролетела над головой беглеца, не причинив ему никакого вреда. Не отрываясь от ведра с водой, Эль Матадор расстегнул кобуру на правом бедре, извлек оттуда кольт и нажал на курок. Человек взмахнул руками, упал на землю, задергался и затих. Матадор, утолив жажду, швырнул ведро обратно в колодец, затем медленно развернулся на каблуках, перебегая взглядом с одного дверного проема на другой, осматривая всех уцелевших, которых бандиты выгоняли на улицу. Здесь были мужчины и женщины, старики и дети. У всех без исключения на лицах был написан ужас. Женщин было больше, чем мужчин, большинство из них были достаточно молоды, и только поэтому бандиты их пощадили. Наличие детей в этой толпе объяснялось остатками человечности у некоторых бандитов.

Описав полный круг, Эль Матадор сделал еще полкруга и уперся взглядом в высокую девушку. На вид ей можно было дать лет шестнадцать. Ее прекрасное лицо обрамляли жгуче-черные волосы, но правая щека была обезображена свежим ярко-красным шрамом.

Широкими шагами, с надменным видом Эль Матадор подошел к девушке вплотную, чуть ли не упираясь своим лицом в ее выступающие из под ночной рубашки груди. Она смотрела на него сверху вниз, расширенными от ужаса глазами. Отойдя на шаг назад, Эль Матадор зацепил концом своего хлыста подол ее ночной рубашки и приподнял его до уровня живота девушки. Ее ноги дрожали от страха, в то время как бандит с похотливым интересом изучал ее прелести.

— Как твое имя, девочка? — спросил он, опустив подол и впившись взглядом во все еще скрытые груди своей жертвы.

— Мария, — загнанно ответила она.

— Очень красивое имя и вполне тебе подходит, вот только этот шрам… Кто тебя ударил?

Девушка робко взглянула налево — там стоял ее отец. Выражение бессильной ярости искажало его красивое мужественное лицо.

— Это сделал я, — проронил он и сделал шаг вперед. — И сделал это для того, чтобы ее тело не прельщало твоих свиней этой ночью…

Матадор направил мушкетон на мужчину.

— Имя?

— Филиппе Маноле.

Выстрел из мушкетона слился с отчаянным женским криком из толпы:

— Моя жизнь… мой сын… Филиппе… Ты убил его… Матадор обернулся:

— Мне очень жаль, но я привык сам убивать своих соперников. Мария моя, — добавил он, обернувшись к бандитам.

Выстрелы из мушкетона Эль Матадора почти напополам разорвали тело Филиппе, и в тот же момент Матадор, совершенно озверев, сорвал левой рукой всю одежду с девушки. Ее жалобный крик послужил сигналом к началу кровавой оргии убийств и насилия.

Первыми жертвами пуль бандитов стали мужчины, дети и старухи. Затем бандиты накинулись на девушек, срывая с них одежду и валя на землю.

Некоторые из девушек кричали, отчаянно сопротивлялись первобытной похоти насильников, другие — объятые страхом, покорно подчинялись бандитам.

Один из бандитов, выведенный из себя непрекращающимися криками двенадцатилетней девочки, которую он насиловал, вытащил револьвер и выстрелил ей прямо в рот.

Неожиданно из-за домов показался один из жителей деревни. Его левая рука, простреленная в плече, беспомощно свисала, но во второй он держал тяжелое ружье. Его горящие яростью глаза обежали площадь и остановились на распростертой фигуре его дочери, к которой уже пристраивался очередной бандит. Отец понимал, что сможет выстрелить только один раз и, нажав на курок, молил небеса о том, чтобы пуля вошла его дочери в голову, избавив се от дальнейших мучений. Молитва была услышана, но мгновением позже под градом пуль разъяренных насильников пал и ее отец.

Приступ похоти схлынул, бандиты были поглощены другим, более кровожадным чувством. Как всегда, Эль Матадор первым подал пример. Оставив Марию лежать на земле, он, стреляя с двух рук, проделал по дырке в каждой из ее молоденьких упругих грудей. Торрес в момент наивысшего наслаждения вытащил нож и перерезал горло своей девушке, а Мигель двумя ударами сабли отсек груди другой девушке. Вся остальная шайка дружно их поддержала, разрядив магазины своих револьверов и ружей в распростертые обнаженные тела.

Тишина, наступившая после резни, прерывалась лишь тяжелым дыханием бандитов, оцепеневших при виде площади, усеянной трупами. Но Эль Матадор дал им всего несколько секунд на то, чтобы прийти в себя.

— Всем искать еду и текилу! — скомандовал он. — Мы едем в Хойос.

Вновь площадь взорвалась беспорядочным движением. Бандиты кинулись обратно в хижины. На этот раз не было никакой стрельбы, поскольку не осталось ни единой мишени. Вместо этого из хижин теперь доносились звуки торопливых поисков, радостных и разочарованных возгласов. Вскоре Эль Матадор, наблюдавший за происходящим из центра деревенской площади, обнаружил, что добыча, взятая в деревне, ничтожна мала. Только четверо из группы, избравшие предметом своих поисков деревенскую таверну, вернулись нагруженные бутылями с текилой и красным вином.

На сеновале одного из сараев Луис Элвис, лежа у стены, смотрел сквозь щель на площадь, заполненную грабителями и их жертвами. Его глаза возбужденно сияли, губы кривились в довольной усмешке.

Сеновал был постоянным прибежищем Луиса уже много лет, с тех пор как он впервые попал в Сан Мариас. В сарае пахло сеном и навозом, а также тяжелым запахом, исходившим от самого Луиса. Чем старше он становился, тем делался менее брезгливым и чистоплотным. А Луис был уже очень стар. Насколько он помнил, ему было около семидесяти. Роста он был маленького, тщедушный на вид, со сморщенным, почти обгоревшим на солнце лицом. Выражение лица было тупое, глазки маленькие, рот безвольный, но волосы были еще на диво черными и густыми, свисающими челкой надо лбом. Лицо человека, проводившего все свои дни в сарае и столовой, где он зарабатывал жалкие гроши тем, что подметал пол — лицо, всегда имевшее очень кислый вид. И лишь тогда, когда в его слабом мозгу возникали картины прошлого, его лицо оживлялось, а для пробуждения этих воспоминаний ему был необходим хороший толчок. Сцена, происшедшая на площади, свидетелем которой он оказался, была идеальным средством для этого. В его памяти ожили картины давно ушедших дней, множество подобных рейдов, участником которых и он был когда-то.