Евгений Костюченко - Граф Орлов, техасский рейнджер Страница 24

Он записался добровольцем в армию северян тайком от родных, прослышав о наборе в снайперскую бригаду. Шону казалось, что стать снайпером гораздо почетнее, чем быть простым пехотинцем. Но ему пришлось проделать долгий путь, прежде чем он взял в руки карабин и надел темно-зеленый мундир бригады полковника Бердана.

Для начала его поместили в казарму для новобранцев, где он услышал странные разговоры. Все его новые товарищи рассчитывали поскорее получить свои сто долларов, полагавшиеся добровольцу федеральной армии, и при первом же удобном случае бежать на свободу, отпраздновав досрочное окончание войны у старушки Лулу. Сто долларов были весьма приличной суммой, и ради них можно было рискнуть головой.

Для Шона стало открытием, что все эти «добровольцы» записались в федеральную армию исключительно ради денег. Многие из них проделывали такой трюк не один раз. Это было, к тому же, гораздо проще и безопаснее, чем заниматься их обычным ремеслом — воровством и разбоем. После недолгих формальностей и напутственных речей новобранцев, «горящих пламенем патриотизма и рвущихся в бой», перевели в учебный лагерь. Прошло два дня, а на третий день новобранец Шон Прайс проснулся в своей палатке в гордом одиночестве.

Немолодой сержант-немец рассвирепел и приказал Прайсу убираться ко всем чертям вслед за своими дружками. Прайс так и сделал. Молча собрался и ушел, а через два дня так же молча подвел к палатке сержанта Фридрикса троих дезертиров, связанных по-индейски: руки за спиной, между ног длинная жердь, соединяющая всех троих. Сержант удивился способностям молодого добровольца и оставил его в учебном лагере, а на рукаве Прайса появилась капральская нашивка.

Почти год капрал Прайс готовил пушечное мясо к бойне, время от времени отлучаясь, чтобы изловить очередную компанию дезертиров. Они всегда бежали одним и тем же путем, и он без особого труда ловил их в одном и том же месте — в притоне старой Лулу.

Пойманных дезертиров обычно распинали на багажном ящике фургона: грудью на верхнюю крышку, руки-ноги привязывались к колесам. В действующих частях несчастным, как правило, затыкали рот. Но в учебном лагере им было дозволено совершенно свободно вопить от нестерпимой боли, которая охватывала все тело уже через несколько минут. Эти душераздирающие звуки должны были воспитывать в новичках качества, присущие солдату: равнодушие к чужим страданиям и страх перед капралом…

На очередной проверке лагеря сержант похвалил Прайса перед начальством. Начальство решило поощрить способного капрала отпуском, но Шон Прайс набрался смелости и попросил о другой награде.

«Прошу направить меня в Потомакскую армию, — заявил он. — Хочу служить среди Стрелков Соединенных Штатов[2]!»

«Мой юный друг, — сказало начальство, — а умеешь ли ты стрелять так, как положено Стрелку?»

«Я со ста ярдов попадал белке в глаз», скромно ответил капрал Прайс.

«Тебе придется воевать не с белками», ответило начальство, но допустило дерзкого капрала к испытаниям.

Ему дали карабин, и он выполнил положенные «десять выстрелов по десятидюймовой мишени с расстояния двести ярдов, не допустив при этом ни единого промаха», как и гласили правила набора в ряды снайперов.

Так Шон Прайс стал Стрелком, бойцом самой лучшей бригады, и получил, наконец, самое лучшее оружие — «спенсер». Этот карабин так же отличался от всех старых винтовок, как паровоз от фургона. Семизарядный трубчатый магазин вставлялся в приклад. За семь секунд можно было выпустить все патроны, потом моментально вставить новый магазин — и снова вести огонь. Дюжина метких стрелков, вооруженных «спенсерами», легко могла остановить продвижение вражеской роты. А когда стрелки научились еще и окапываться, то их дружный и слаженный огонь выкашивал целые наступающие полки.

Война оказалась совсем не такой азартной игрой, какой представала в рассказах сержанта Фридрикса. Она состояла большей частью из бессмысленных переходов с одного места на другое, из муштры и строевых смотров, из тупоголовых командиров, которые лезли на генеральские должности ради будущей политической карьеры… Но все искупилось первым же боем. Как только Прайс оказался в деле, в пороховом дыму, среди грохота и криков, он забыл обо всем. Он видел только бурые фигурки над мушкой, и радовался, когда эти фигурки исчезали после его выстрела. Он видел лица друзей слева и справа, и делил с ними счастье, которое охватывает солдат после боя. Он убивал врагов, не считая их, и хоронил друзей, зная, что скоро придет и его час.

Боялся Шон только одного — ранения. Он не мог без содрогания проходить мимо госпиталя, откуда несло тяжелым запахом рубленого мяса. Мало кто из раненых выживал, даже если ему и успевали оказать помощь. Тяжелые пули мушкетов дробили кости и смешивали в огромных ранах человеческую плоть с обрывками одежды. Попадание в руку или ногу лечилось просто — ножовкой. А те, кто получил кусок свинца в грудь или живот, уже не нуждались в лечении. Их складывали рядком в ближнем углу госпиталя, поближе к выходу, и ждали, когда они затихнут…

Та война закончилась для капрала Прайса в сентябре 62-го года, в день, когда генерал Френч решил провести классическую штыковую атаку на позиции южан. Генералу не терпелось проявить свои выдающиеся познания в тактике, почерпнутые в академии. Но до сих пор местность не позволяла ему провести победоносное «наступление дивизии в сомкнутых колоннах с последующим развертыванием в три шеренги для фронтальной штыковой атаки». Как же счастливо светилось, наверно, лицо генерала, когда под Шарпсбергом он увидел перед собой просторное, идеально гладкое поле!

Три его бригады выстроились в три линии на ровном месте, как на гигантском плацу. Прозвучала команда «примкнуть штыки», заиграли полковые оркестры — и вся дивизия шагнула вперед с незаряженными винтовками на плечах.

Капрал Прайс шагал во второй линии. Их, опытных стрелков, поставили здесь, чтобы как-то укрепить необстрелянную молодую бригаду. Солдаты этой бригады только что прибыли из учебного центра. Они все были в белоснежных гетрах. Знамена, развевавшиеся на ветру, радовали глаз яркостью красок, еще не запыленных и не закопченных пороховым дымом. Штыки лучились на солнце, и капрал Прайс надеялся, что их слепящий блеск повлияет на меткость южан, чьи серые ряды виднелись на другом конце поля. Южане стояли неподвижно, изготовившись для стрельбы и подпуская парадные ряды поближе.

Первый залп конфедератов прозвучал, как короткий, сухой удар грома, и почти вся передняя линия повалилась, срезанная огнем. Перешагивая через убитых и раненых, дивизия продолжала медленное движение под неумолчный рокот барабанов. Южане палили из своих винтовок непрерывно, их шеренги скрылись в пороховом дыму, за которым ярко и часто сверкали вспышки выстрелов. Пули шуршали в воздухе, пролетая над головой. Прайс поймал себя на том, что идет, сильно наклонившись вперед, как против крепкого ветра. Он глянул в сторону и увидел, что его ряд поредел. Шагавший слева солдат-новичок повернул к нему посеревшее лицо и выкрикнул: «Скорей бы добраться до этих трусов, да засадить им штык в глотку!»