Макс Брэнд - Всадники равнин Страница 25

Протянув руку, Питер зачерпнул пригоршню воды из стоявшей тут же кадки и плеснул ею в лицо кузену. Тяжело дыша и пошатываясь, Чарли с трудом снова поднялся на ноги.

— Как так вышло, что я все ещё жив? — выдохнул он.

— Потому что мне вдруг показалось, — сказал Питер своим глубоким, спокойным голосом, — что эта девчонка и все, что с ней связано для тебя, Чарли, вопрос жизни и смерти. Для меня же это только игра — простая забава. И стоит ли стараться сокрушить тебя ради очередного… гола?

— Гола? — переспросил Чарли. — Что-то я не понимаю, что ты имеешь в виду.

Питер не ответил. Подняв с пола упавшую кувалду, он угрожающе покачивал ею, крепко зажав в руке деревянную рукоятку.

Беспокойство и нетерпение, с которым Майк Джарвин ожидал ответа на свое предложение, сделанное им Питеру Хейлу, было заметно, когда вечером того же дня он остановился на пороге хижины, служившей ему домом на руднике. Позади и в непосредственной близости от него следовали все те же двое братьев Баттрик, один из которых хромал, и оба пребывали в мрачнейшем и отвратительнейшем настроении, все будучи не в силах смириться со своим бесславным поражением, когда они вдвоем не смогли одолеть одного-единственного грабителя. Хотя Майк Джарвин, казалось, не обращал на них никакого внимания. Внимание его было всецело сосредоточено на черневших внизу просторах долины, погруженной в ночную темень. Чтобы попасть туда, нужно было провести целых полдня в седле, следуя за каждым изгибом извилистой тропы, проложенной среди гор. Но отсюда, сверху, все было видно, как на ладони. Майк Джарвин пристально всматривался в черную полоску долины, и тогда оба брата тоже решили последовать его примеру. А когда где-то в бездонной черноте под ними вдруг вспыхнул желтый глазок далекого костра, они услышали, как толстяк Джарвин удовлетворенно пробормотал:

— Видит Бог, этот молодой идиот придет ко мне — и загубит здесь остаток своей никчемной жизни.

— Кто это ещё к тебе придет? — сурово переспросил Левша Баттрик.

— Мой самый удачный день! — ответил мистер Джарвин и радостно рассмеялся.

Глава 17. РУЧНАЯ ГОРИЛЛА

Увидев ответный сигнал, вспыхнувший в глубине далекой черноты, толстый Майк Джарвин самодовольно потер руки и даже засмеялся от радости. Затем он вернулся обратно к хижине и пнул ногой дверь. Ответа не последовало.

— Обмылок! — заорал он.

В ответ тишина. Тогда он самолично прошел в комнату и зажег фонарь, висевший на стене. В тусклом свете можно было различить очертания человеческой фигуры на койке у окна — складывалось такое впечатление, что лежавший там либо лишился чувств, или же был мертвецки пьян.

Он ухватил спящего за плечо.

— Обмылок!

Но даже этот громогласный вопль не мог нарушить богатырского сна растянувшегося на койке человека.

— Обмылок! Джин!

Спящий внезапно застонал, пошевелился и сел на краешке кровати, вцепившись руками в матрас, ошалело покачиваясь спросонья и будучи не в силах мгновенно сбросить с себя оцепенение после долгого сна.

— Дай! — сказал он, протягивая руку.

Трудно сказать, почему этот человек получил столь странное имя. Уж наверное не из-за привычки слишком часто пользоваться мылом. Возможно, просто его кожа была цвета дешевого желтовато-корчиневого хозяйственного мыла для стирки. У него было почти безупречно круглое лицо, возвышавшееся над широким, плоским, выпирающим далеко вперед подбородком. Срежьте нижнюю часть глобуса, и вы сможете получить наиболее точное представление о том, что представляла собой голова Обмылка. Челюсть казалась самой широкой её деталью. Все остальное, находившееся выше, постепенно шло на убыль, а оттопыренные уши торчали под некоторым углом к черепу именно в том месте, где он начинал наиболее резко сужаться кверху.

При взгляде в профиль четко выделялась все та же самая линия. У самого основания голова была гораздо шире, чем в любой другой её точке. Нос казался несущественной деталью, хоть и выступавшей немного вперед, но не настолько, чтобы прервать или видоизменить изогнутый контур, разве что в минуты наибольшего душевного волнения крупные, впалые ноздри начинали гневно раздуваться. Впавшие глазки глядели из-под низко нависшего и сильно скошенного назад лба, как будто природа ничуть не заботилась о том, чтобы оставить достаточно места в той части черепа, где обычно располагаются мозги.

Подобное сложение наилучшим способом подходило для защиты. Любой боксер, пожалуй, позавидовал бы такой замечательной голове. Куда здесь бить? Только если в челюсть, которая сама по себе была такой крепкой, что подобный удар для Обмылка был бы не более чувствителен, чем если бы его огрели по непробиваемому темени. Истинным довершением столь притягательных черт была густая, черная шевелюра коротких, вьющихся волос, которые словно стелились по голове, создавая впечатление крохотного парика, натянутого на загорелую лысину.

Остальное телосложение Обмылка было строго выражено все в том же несуразном духе. Рука, протянутая вперед в надежде получить обещанный джин была толщиной с бедро нормального человека. Широченная ладонь заканчивалась длинными, толстыми пальцами, которые были словно обрублены на концах.

Он не вышел ростом, не дотягивая несколько дюймов до шести футов. Но башмаки огромного двенадцатого размера ему были все равно малы, а потому для большего удобства кожа на мысках была срезана, и из образовавшегося выреза торчала наружу часть ступни.

— Обойдешься без джина, болван! — сказал Майк Джарвин, с довольным видом разглядывая монстра. — Обмылок, имей совесть! Ты дрыхнешь уже двадцать два часа к ряду. Тебе не пора вставать?

— Черт! — пробормотал Обмылок. — А джина нет?

Он повалился обратно на койку, оставаясь лежать на боку, не поднимая ног с пола, изогнувшись самым неестественным образом и снова закрыл глаза, собираясь заснуть.

Джарвин поднял ногу и с силой пнул спящего по ребрам.

— Обмылок! Конь!

Обмылок открыл глаза, и недовольно мыча спросонья, снова принял сидячее положение.

— Ну и что? — сказал он наконец.

— Конь, Обмылок!

— А-а-а? — прорычал мулат. — Уже нужно? Ты хочешь, чтобы я привел коня, который сможет выдержать мою тушу?

— Именно это мне и надо от тебя, болван.

Обмылок встал с кровати, взял лохань с водой и плеснул себе на голову. Наскоро утеревшись полотенцем, он, наконец, распрямился во весь рост, не обращая внимания на многочисленные капли воды, скатывавшиеся по его спине и груди.

— Расскажи, где это, — сказал он, — и гони монету! — А потом, немного помолчав, хищно добавил: — Так значит, конь под мою тушу!