Джеймс Купер - Прерия Страница 28

— Было бы позором для моей профессии, — сказал доктор, с удовольствием проглатывая кусок мяса и стараясь по какому-нибудь особенному признаку узнать шкуру животного, изменившуюся от варки, — было бы величайшим позором для моей профессии, если бы на континенте Америки нашлось хотя бы одно четвероногое или птица, которых я не сумел бы узнать по некоторым характерным признакам, так точно определенным наукой? Это… посмотрим. Мясо питательно и вкусно… Дожалуйста, еще немного маиса, мой юный друг.

Поль, продолжавший есть с удвоенным аппетитом, бросил ему свою сумку, не считая нужным прервать свое занятие, чтобы ответить доктору.

— Ну, сказал Траппер, — вы уверяли сейчас, что у вас тысяча способов, чтобы узнать любое животное.

— Тысяча! Да, без сомнения, и все они безошибочны. Во-первых… слушайте меня хорошенько: все плотоядные животные отличаются от остальных своими резцами.

— Своими… чем? — спросил Траппер.

— Зубами, данными им природой, чтобы защищаться и разрезать пищу. Потом…

— Ну вот! Рассмотрите-ка эти зубы, — сказал Траппер, перебивая доктора. — Ворочайте их во все стороны и найдите то, что вам нужно. Ну, что же? Нашли вы все необходимое для того, чтобы решить, утка это или лосось?

— Я подозреваю, что животное здесь не в целом виде.

— В самом деле! — воскликнул Поль, покончив, наконец, с едой. — Ну, право, вы можете утверждать это, не боясь скомпрометировать себя.

— Подождите, — вскричал доктор, — дайте мне немного рассмотреть. Тогда я смогу сейчас же определить. Я удостоверяю, что животное должно быть из породы belluae по его дородности.

— Черт возьми! Мне кажется, что вы еще дальше от истины, чем от поселений, несмотря на всю свою книжную ученость и все ваши трудные слова, которых не поймет ни одно племя, живущее к востоку от Скалистых гор. Дородно это животное или нет, но вы видели его в прерии тысячи раз, и кусок, что вы держите в своей руке, — часть горба буйвола, самое сочное из всего, что вы ели когда-либо.

При этих словах Траппер не мог удержаться от громкого, продолжительного хохота, до такой степени смутившего доктора, что нить его мыслей совершенно порвалась, и прошло несколько времени, прежде чем к нему возвратился дар речи.

— Мой старый друг, — сказал он, стараясь подавить движение неудовольствия, которое он считал несоответствующим своему серьезному характеру, — ваша система ложна с первых посылок до заключения, а ваша классификация так ошибочна, что смешивает все научные отличия. У буйвола никогда не бывает горба. Мясо его не здорово и не вкусно, а я должен сознаться, что оба эти качества находятся в высшей степени в анализируемом мною предмете и потому…

— Ну, на этот раз я принимаю сторону Траппера против вас! — перебил его Поль Говер. — Человек, который говорит, что мясо буйвола не вкусно, не должен есть его[11].

Доктор, не обращавший до сих пор большого внимания на охотника за пчелами, устремил задумчивый взгляд на него; по тому, как он смотрел на молодого человека, было видно, что он старался припомнить что-то.

— Черты вашего лица знакомы мне, молодой человек, — проговорил он. — Наверное, я где-то видел вас или индивидуума вашего класса.

— Вы встретились со мной в лесах к востоку от Большой реки и хотели уговорить меня идти за шершнем до его гнезда, как будто глаз у меня недостаточно наметан и я могу, подобно вам, принять за пчелу какое-нибудь другое насекомое. Если припомните, мы провели с вами вместе целую неделю: вы искали ваших жаб и ящериц, я — пни дерева[12]. И оба мы были хорошо вознаграждены за свои труды. Я собрал самый лучший мед, какой кто-либо отправлял в поселения, а ваш мешок еле мог вместить ваш пресмыкающийся зверинец. Я никогда не осмеливался спросить вас прямо в лицо, чужестранец, но я думаю, что вы собираете коллекцию редкостей.

— Я узнал вас, — сказал доктор. — Хорошо узнал, — повторил он, радушно пожимая руку Поля. — Это была счастливо проведенная неделя, что и докажут миру в один прекрасный день мои бумаги и гербариум. Да, я отлично припоминаю ваши черты, молодой человек. Вы из класса mammalia; разряд — primates; род — homo; вид — Кентукки.

Он остановился на минуту, улыбнулся шутке, которая, по-видимому, понравилась ему, потом прибавил:

— Со времени нашей разлуки я совершил большие путешествия, я вступил в соглашение или договор с неким Измаилом…

— Бушем! — прибавил Поль со своим обычным нетерпением. — Боже мой, это письмо, написанное кровью, о котором мне говорила Эллен…

— На этот раз милая Нелли была несправедлива ко мне, — сказал озабоченный доктор; — я вовсе не принадлежу к кровопускательной школе и несравненно предпочитаю метод очищения крови кровопусканию.

— Вы плохо поняли: она отдает полную справедливость вашему искусству.

— Она слишком снисходительна ко мне, — ответил доктор, со смиренным видом опуская голову, — Эллен — добрая, нежная девушка и вместе с тем с характером. Я никогда не видал более очаровательного ребенка.

— В самом деле! — вскрикнул Поль, роняя кость, которую обгладывал, чтобы отдалить момент разлуки с горбом, и бросая грозный взгляд на ни в чем не повинного доктора. — Уж не намереваетесь ли вы включить Эллен в коллекцию редкостей, которую собираетесь увезти?

— Да сохранит меня небо от желания сделать малейшее зло этому милому ребенку! Ради всех богатств мира — животного и растительного вместе — я не срезал бы ни одного волоса на ее голове! У меня к Эллен amor naturalis, вернее, peternus — отцовская любовь.

— Действительно, это больше подходит к вашему возрасту, — насмешливо сказал Поль, — что стал бы делать старый шмель с такой хорошенькой пчелой?

— В том, что он говорит, есть доля правды, — заметил Траппер, — это в природе вещей. Но вы говорили, что жили в лагере некоего Измаила Буша…

— Правда, в силу условия…

— Есть у вас условия или нет, а только скажу я вам, что я был свидетелем, как сиу пробрались в ваш лагерь и отняли у бедняка, которого вы называете Измаилом, все его стада…

— Исключая Азинуса, — пробормотал доктор, спокойно кушавший свою часть горба бизона, не заботясь больше о его отличительных признаках, — исключая моего Азинуса.

— Не можете ли вы сказать мне, — прервал его Траппер, — какую такую драгоценность хранит путешественник под белым холстом палатки, вход в которую он оберегает, грозно оскаливая зубы, подобно волку, охраняющему остов, покинутый в лесу охотником?

— Вы слышали об этом? — воскликнул. естествоиспытатель, от удивления роняя кусок мяса, который поднес было ко рту.

— Ничего я не слышал, но видел палатку, и меня чуть не загрызли за то, что я хотел узнать, что в ней находится.