Макс Брэнд - Джон Кипящий Котелок Страница 3

— Простите, сэр, — возразил он из-за стойки, — но, по-моему, белому джентльмену не годится так разговаривать со своими цветными братьями.

— Всяко годится! — отрезал я. — А ты никак мне перечишь, черномазый?

Бармен выкатил глаза и опустил руку под стойку.

— А ну, держи руки на виду! — вконец разозлился я. — Вытаскивай, кому говорят! — И уже приготовился в случае чего выхватить револьвер.

Такая нужда вполне могла возникнуть: этот негритос был, видать, задиристее иного белого. Руку из-под стойки он не убрал и таращился на меня с вызовом. Только отвечать за себя ему не пришлось, потому как один из посетителей поднялся из-за стола, окликнув меня:

— Эй, уважаемый! У нас в городе такие разговоры вести не принято. И вообще, отстань от него, слышишь?

Вот так и сказал, представьте себе! Конечно, зря я набросился на этого беднягу негра, но слышать такие речи… В общем, сами понимаете, есть отчего взбеситься.

Я прошел к нему через всю комнату и встал напротив.

— Приятель, — сказал ему, — я знать не знаю, чем этот город такой особенный. И приехал сюда, чтобы тихо-мирно провести время, без каких-либо ссор. Но если у вас принято чуть что — хвататься за револьвер, так я здесь установлю другие порядки! Ты хорошо меня понял?

Словом, взамен каждого доллара тут же вернул ему два — с такой наличностью у меня никогда не бывало туго. Мой собеседник замер. Я уж подумал, что он наделает в штаны, но не тут-то было. Парень на секунду призадумался, а потом спокойно ответил:

— У меня нет привычки ввязываться в драки с незнакомыми людьми. Просто хотел тебя предупредить, что донимать Сэма мы не позволим.

Чувствуя его правоту, я понимал, что поступаю как неотесанный грубиян. От стыда меня прямо-таки охватила дрожь — в душе, разумеется, не в коленках, — но спросить постарался спокойно:

— Как тебя зовут?

— Том Кеньон.

— Так вот, Кеньон! — продолжил тогда. — Ты сказал куда больше, чем я готов выслушать.

Тут парень повел себя до крайности странно — повернулся к друзьям:

— Как вы думаете, братцы, он, часом, не специально прислан, чтобы со мной поцапаться?

— Специально, не специально — какая разница? — ответил один из их компании, глядя на меня голодными глазами, будто хотел сожрать живьем.

— И то правда, — вздохнул Кеньон, — все равно деваться некуда. — И сделал шаг в мою сторону: — Чего ты от меня хочешь?

— Хочу узнать, какого цвета у тебя внутренности, — пояснил я, — мне уже не терпится на них посмотреть.

— Ах ты, собака! — взревел он и ударил меня по левой скуле.

Другой на моем месте отшатнулся бы, помянул его матушку и полез в кобуру. Но как говорил мой отец — иногда я думаю не головой, а руками. Поэтому и ответил мистеру Кеньону левым крюком, который едва не снес ему голову с плеч. Затем подался вперед, чтобы правой заехать ему по ребрам, но он уже был на полу; его затылок припечатался к стойке, а глаза помутнели от морской болезни. Так что драка закончилась, не успев начаться.

В задоре я стал вести себя еще глупее. Развернулся к его дружкам и принялся бессвязно объяснять, что готов уложить всех сразу, причем с радостью, поскольку у меня страшно чешутся руки, и ничто не доставит мне большего удовольствия, чем навсегда выбить бойцовский дух из этого никудышнего городка.

Однако прекратил ораторствовать раньше, чем предполагал, — что-то в лицах слушателей заставило меня слегка попридержать коней. Один из парней подошел к Кеньону и помог ему подняться. Остальные сидели неподвижно, не сводя с меня глаз.

Когда я сделал паузу, самый старший из них поинтересовался:

— Как мы с ним поступим, ребята?

— Только побыстрей совещайтесь! — потребовал я.

— Молчал бы ты лучше! — осек меня старший. — И не шевелись, пока мы не приняли решение. Попробуй хоть шаг сделать! Хоть полшага!

И, ей-богу, он не шутил. Видно было, попробуй я хоть немного двинуться — на меня обрушится град свинца из четырех-пяти стволов. При этом я внезапно понял, что эти парни стоили большего, чем можно было дать по их одежонке. То были серьезные, видавшие виды люди, которые съехались в Эмити ради дела — разведения скота или поиска золота, а вовсе не ради праздной охоты за приключениями. Втихомолку я проклял себя за то, что с ними поссорился. Много месяцев искал себе подобную компанию, а когда нашел, вот так сглупил и опозорился. И в глубине души очень желал, чтобы темнокожий бармен, а заодно с ним весь расовый вопрос провалились в ад!

— Ну что ж, — заявил между тем бодро, — кажется, у вас, джентльмены, все козыри на руках.

— Правильно, — подтвердил один, помоложе. — И мы собираемся ими сыграть. Благодари Бога, дружище, что Питер Грешам в отъезде. Будь он здесь, тебя бы отделали по первое число, чтоб другим неповадно было.

Его поддержал старший:

— Если б ты был пьян, тебе бы еще нашлось какое-то оправдание. Но ты опьянел от одной своей наглости. Впрочем, мы тебя отпустим, если уберешься из города немедленно.

— И чтобы духу твоего здесь больше не было! — добавил третий.

— Ладно, ваша взяла, — пришлось мне признать. — Я, видно, не с того начал. Согласен, что был не прав. Счастливо!

Но только я повернулся на каблуках, как позади раздался голос пришедшего в себя Кеньона:

— Держите ублюдка! Он меня словно дубиной огрел, Джерри!

Я остановился вполоборота:

— Хочешь довести дело до конца?

— Будем стреляться, мерзавец! — заорал Кеньон.

Однако друзья подступили к нему с обеих сторон.

— Пусть уходит, — сказал один. — Охота тебе руки пачкать? А ты — проваливай!

Что я и сделал.

Глава 3

Я ЕДУ НАВСТРЕЧУ СМЕРТИ

Я был так сам себе противен, что шел и твердил: «Как был с рождения варваром, так им, видать, и помру». Моя выходка в салуне Грешама была непростительна. Пришлось уносить оттуда ноги с такой поспешностью, что я даже не успел послать негритосу проклятие за его улыбочку. Только подумал, что он-то теперь небось доволен, и от этого на душе у меня стало еще паршивее. Дело в том, что в Луизиане, где я рос, на негров смотрели совсем не так, как здесь. Конечно, я с тех пор изменился, но не сказать, чтобы уж очень сильно: уроки детства, знаете ли, забываются с трудом.

Короче говоря, выйдя па улицу, я оседлал мустанга и поехал подальше от Эмити. Надо же, услышанное впервые, это слово означало для меня мир и покой после долгой войны. Но теперь пришлось махнуть рукой на такие фантазии. Видимо, не видать мне покоя на этом свете. Я рожден быть изгоем.

Нет настроения хуже тоски. Но именно в таком расположении духа я и выехал за черту города. А когда нападет черная тоска, ты становишься как нельзя ближе к дьяволу, потому что способен в равной степени причинять вред и себе, и другим. Один мой приятель, затосковав, принимался избивать любимую собаку — он испытывал странное наслаждение оттого, что каждый удар причинял им обоим муку. Другой знакомый, когда ему было плохо, без всякого повода бранил жену и, хотя сам понимал, что не прав, расходился от этого еще больше.