Луис Ламур - К далеким голубым горам Страница 4

— Ну, со мной, паренек, дело другое. Меня ждет только петля на Тайберне, — заметил Том.

— Может и так, Том. Но подумай вот что: другие такие же как ты остаются. Сколько людей в Британии захочет сегодня уплыть в Америку? Сколько людей, тебе знакомых, предпочтут таиться в городах, прятаться, перебегать с места на место, но не попытать счастья в новом краю? Они прячутся от перемен. Они их боятся. А мы — нет.

— А каковы тамошние дикари?

— Я знал всего нескольких… Их жизнь требует от человека силы — и потому они уважают силу. Им приходится воевать с врагами — и потому они уважают воинов. Трус представляет опасность для племени — и потому они презирают трусов.

Есть честные люди среди них — и бесчестные, равно как среди нас. С ними надо обходиться по справедливости и следить за собой, чтоб не показать слабости, ибо слабость они презирают. Нельзя делать им подарков без причины, иначе они решат, что ты делаешь подношение со страху, и убьют тебя на месте.

В лесу они хозяева, большие искусники, столь уверенные и подлинные, как только по силам человеку, и у них многому можно поучиться. Обширные пространства земли кажутся незаселенными, ибо индейцев слишком мало для ее просторов. Они — иные люди, иначе выросшие, иначе воспитанные, и нельзя от них ждать, что станут они себя вести как христиане. О том, чтобы подставить другую щеку, они и слыхом не слыхивали…

— И очень разумно. У меня у самого это никогда не получалось…

Наконец мы нашли Уильяма. Нам с ним надо было о многом поговорить: о посевах и урожае, и о том, что делать с деньгами, заработанными от плодов моей земли, как их ни мало. Мне принадлежало всего-то несколько кусков пахотной земли, да еще участок-другой, где можно вырубить и свести тростник, — эта земля могла дать ровно столько, чтобы самому прокормиться и чуть-чуть осталось сверх того. Уильям был человек надежный, и я пообещал ему половину. А когда накопится достаточно денег, он должен был прикупить еще небольшой участок.

— А что, если ты не воротишься, Барнабас?

— Оставь все на попечение хорошему человеку. Ибо если я не ворочусь, то мой сын воротится обязательно.

Мы с Уильямом знали друг друга с детства, хоть он был старше меня лет на семь; крепкий, решительный человек, имевший землю и посевы и упорно работающий своими руками.

— А если настанет время, — сказал я ему, — когда ты захочешь переплыть море, приходи ко мне, и я найду для тебя место.

— Я англичанин, Барнабас. Кроме Англии мне другой земли не надо.

Не был ли он мудрее, чем я? Мой отец пережил не одну войну и беду, и это оставило в нем убеждение, что сохраняется лишь то, что человек сделает из себя сам.

— Будь осмотрителен, — советовал он мне, — не доверяйся излишне никому и ничему. Люди меняются, и времена меняются, но войны и революции остаются всегда. Владей куском земли, на котором сможешь вырастить достаточно, чтобы прокормиться, и не отходи слишком далеко от дров, ибо дни и ночи могут стать холодными. Будь приветлив со всеми людьми и никого не осуждай, не рассказывай никому слишком много о своих делах и не забывай при любом разговоре — с мужчинами, с женщинами ли, — держать одну руку на дверном засове… хотя бы мысленно. Люди не доверяют чужакам, потому имей несколько мест, где тебя знали бы… но не слишком хорошо. Даже болотная крыса не доверяется норе с одним выходом, так что всегда имей про запас путь для побега, и не один, если возможно.

Потому-то в дни моего взросления мы с ним наезжали в разные рыночные городишки, чтобы стать хоть немного своими в каждом, и в церковь ходили то там, то здесь. Мой отец не возил контрабанду, как большинство жителей болотного края, но мы водили знакомство с контрабандистами. Мы, ребята с болот, умеем держать рот на замке, в разговоры с чужаками не вдаемся, зато знаем, что такое верность своим.

Таинственный фехтовальщик, или кто он там на самом деле, может тщетно расспрашивать всех вокруг — и все равно не узнает ничего для себя полезного, и меня он теперь не сыщет, ибо тысячи водных дорожек ведут ко многим городам и деревням в нескольких графствах…

Сидя у теплого огня, мы с Уильямом переговорили о многом, и вот наконец он сказал:

— Не тревожься о своих полях. Я буду заботиться о них, как о своих собственных, и брать одну треть.

— Половину, — повторил я.

Он покачал головой:

— Ты даешь слишком много, Барнабас.

— Половину, — твердо сказал я. — Я хочу, чтобы ты был вознагражден за свои труды, а с тем, что у тебя есть и что ты заработаешь на моей земле, ты сможешь стать состоятельным человеком.

— В дальний край ты уезжаешь, Барнабас. Тебе не страшно?

— Лес, похоже, не так опасен, как лондонские улицы, Уильям, и там есть земля, которую можно занять, — леса, луга и озера. И полно дичи.

— Браконьерство?

Я улыбнулся.

— Там нет лордов, у которых надо испрашивать разрешение на оленя или зайца, Уильям. Там хватит на всех. Я возьму семена для посевов, Уильям, орудия и инструменты для обработки земли и вырубки леса. Построю все, что мне нужно. Руки мои ловки с инструментом, а необходимость прибавит им искусства.

Он медленно покачал головой.

— Нет, Барнабас, такое дело — для тебя. А мне не достанет отваги рискнуть всем, поставив на счастливый случай. Моя земля — здесь. Я должен вспахивать свои собственные акры и спать в своей собственной койке.

— Я все гадаю — в чем причина? Что делает нас разными, из-за чего я уезжаю, а ты остаешься? Положение наше считай что одинаково, что у одного, что у другого, и ни в одном из нас не больше мужества, чем в другом, — хоть и не меньше. Все дело в том лишь, что мы — разные.

Он кивнул:

— И я много думал об этом, Барнабас, и спрашивал сам себя, в чем причина. И — не знаю. Может, есть что-то разное в крови у нас, из-за чего ты отправляешься в море, а я цепляюсь за свой маленький участок… Позволь сказать, я думаю, что ты делаешь глупость. Что ты будешь пить, когда почувствуешь жажду, Барнабас?

— Воду.

— Воду? Но вода — неподходящее питье для мужчины. Для скота — да, для птиц и зверей, но мужчине нужен эль… или вино, если ты француз.

— Вода нового света — все равно что вино для меня, Уильям. И большего я не прошу. Вода в ручьях холодная и чистая.

И вот так мы с ним расстались, два человека, которые были друзьями, но разными людьми, мы, которые оставались связаны, хоть тропы наши расходились. Когда он на прощание махал рукой с островка, мне показалось, что у него в лице было немного зависти. Может, что-то глубоко внутри него жаждало последовать за мной в дальние земли. Но, возможно, это просто говорила моя собственная гордость — гордость за предприятие, в котором я участвовал, за мир, куда я отправлялся.