Макс Брэнд - Мчащиеся мустанги Страница 47

— Значит, так, — произнесла наконец. — Ты остаешься здесь ухаживать за этим парнем… тогда как мое дитя волокут на смерть!

Пэрри наклонился осмотреть рану и, не поднимая головы, ответил:

— Если его уволок Глостер, то не убьет. Не станешь же куда-то тащить человека, если намерен его убить, не так ли, Беатрис?

Беатрис набросилась на Алисию.

— Это все ты… ты! — задыхаясь, кричала она. — Ты его обрабатываешь! Теперь вижу, всюду дело твоих рук, неблагодарная тварь!

Алисия, будто увидев кузину впервые, бросила на нее любопытный взгляд и снова сосредоточенно наклонилась над раненым.

— Боже, — захлебываясь от ярости и отчаяния, не унималась Беатрис, — значит, правда, что тебе наплевать на всех нас! Эти ужасные ружья, дурацкие тигровые шкуры — вот что ты любишь! О, как только я могла выйти замуж за такое чудовище! — И она выбежала из комнаты, отдавая по пути приказания слугам.

В этот момент раненый поморщился и скрипнул зубами.

— Что, сделал тебе больно? — озабоченно спросил Пэрри.

— Вы? Нисколько! Если увидели в моих глазах каплю воды, вспомните старую пословицу: слезы текут от дыма, от лука и от сварливой бабы.

Пэрри на секунду перестал бинтовать и поглядел на своего пациента.

— Не хотел оскорбить вас, сеньор, — продолжил тот. — Но сами видите, что к чему. Лучше бы вы бросили меня и делали, что угодно сеньоре. Мужчину гонят из дому протекающая крыша и злой язык.

— Замолкни! — приказал Пэрри. — Лежи тихо и оставь свои шуточки на потом, когда закончу.

— Сеньор, — продолжал болтать раненый, — если я выживу после того, как побывал в руках самого Томаса Глостера, то стану дважды знаменитым. Если уж он меня не убил, то никто не сможет. Если встану на ноги, буду ходить что твой петух! — Он через силу засмеялся.

— Когда смеешься, тревожишь рану, — заметил Пэрри, поражаясь фантазиям, бахвальству и самоуверенности парня, смешанным с поразительным бесстрашием.

— Если бы не смеялся, тогда бы орал, — пояснил гаучо. — Но вот что я вам скажу: вы, англичане и американцы, никогда не задумывались над тем, что от хорошего вопля легче на сердце и в груди.

— Надо подумать, — отозвался Дэвид Пэрри, сноровисто бинтуя грудь раненого. — Потом поговорим об этом.

— Поговорим, сеньор, если не откажет язык. Поговорим обо всем…

— Тогда скажи мне еще раз: что привело тебя сюда… вернее, в сад?

— Не могу сказать за других, а сам я здесь ради денег. Денег, которые я получил от Христофоре Негро. А он, как я думаю, хочет разделаться с Глостером — это его главная цель — и захватить вашего сынка.

— Моего сына? — не принимая гаучо всерьез, воскликнул ранчеро.

— Вижу, не очень верите, — усмехнулся тот. — Но слухи — странная штука. Могут обернуться в любую сторону.

— Нам надо поговорить один на один, — тихо промолвил Пэрри.

— С радостью, сеньор, — хотите, на земле, хотите, на небесах, если не повезет.

— Теперь чувствуешь себя хорошо?

— Почти.

Закончив бинтовать, Пэрри отошел от кушетки.

— Мог бы чувствовать себя совсем отлично, — добавил пациент.

— Что для этого надо?

— Глоток вашего огненного бренди, сеньор.

— Будет бренди.

Распорядившись, Пэрри задал вопрос:

— Можешь что-нибудь добавить, не выдавая своего хозяина?

— Теперь вы мой хозяин, сеньор, — моментально отреагировал гаучо. — Благодаря вашей доброте я еще жив. Теперь вы для меня самый главный. Упаси Господи поставить вас на одну доску с другими. — Он приподнялся на локте. — Старуха в синем платье… ответ на загадку найдете у нее в кушаке, а говоря проще… — Возбужденно блестя глазами, парень протянул руку, но не успел закончить.

В комнате прогремел выстрел, и гаучо с простреленной головой повалился на кушетку.

Глава 38

МАЛЕНЬКИЙ ХИТРЕЦ

Проводив взглядом раненого и его спасителей, Том Глостер посмотрел на притихшего у него под мышкой ребенка и увидел блестящие хитрые глазенки.

— У тебя устала рука, — сказал малыш.

Именно такое замечание можно было ожидать из уст юного Дэвида Пэрри. Пораженный Том Глостер мог больше не сомневаться, оба брата — отпрыски одного папаши.

— Устала, — признался он.

— Еще бы! Ведь я тяжелее самого большого ведра с водой, — объявил Роджер.

— Верно, — кивнул Глостер и опустил мальчишку на землю. — Не убежишь?

— Я не дурак, — хихикнул тот. — А тебя я знаю!

— Кто я?

— Да слышал! Ты Томазо эль Гранде.

— Томазо эль Гранде?

— Конечно. Томас Великий! Так гаучо называют Томаса Глостера. Они только о нем и говорят.

— Так ты не убежишь?

— Конечно нет. Ты же меня сразу поймаешь.

— Скажи-ка, ты меня не боишься, Роджер?

— Нет, нет, сеньор! Зачем мне тебя бояться?

— Разве не слышал, как мать говорила, что тебя убьют?

— Это ее дело. Я знаю, если что-нибудь для тебя значу, то только живой. Что толку от меня мертвого?

— Скажи мне, пожалуйста, а какой мне толк от тебя живого?

— Да это всякий знает.

— Все-таки хочу услышать от тебя.

— Ладно, скажу. Мама, конечно, много даст, чтобы получить меня обратно.

— Возможно. И что из этого?

Он чувствовал себя так, будто идет по дорожке, освещаемой врагом. Сам он дороги не видел.

— Так ведь Дэвид у нее в руках, верно? — спросил малыш.

— Верно.

— Кажется, ты ему помогаешь. По крайней мере, стал знаменитым, потому что помог Дэвиду вернуться сюда.

— Ну и что?

— Разве мама не согласится поменять меня на него и вернуть его тебе?

— Было бы здорово поговорить с ней об этом.

— Ты, конечно, не станешь с ней говорить, а передашь с кем-нибудь.

— Чтобы она потом прислала два десятка людей меня убить? Ничего себе!

Мальчишка снова захихикал:

— Неужели ты считаешь нас за дураков? Не такие уж мы дураки! Если она пошлет людей, ты меня просто прикончишь, а сам, наверно, снова ускользнешь!

Для Глостера это было откровением. Он не подумал о преимуществе, какое получил, завладев малышом. Страх матери лишь подтолкнул его к действиям. Теперь же он внезапно увидел пусть незначительный шанс выбраться.

— Если я смогу вас поменять, ты думаешь, мне дадут свободно скрыться в пампасах?

— Если она согласится отдать Дэвида, разве не даст и пару коней? С радостью, да еще подбросит денег!

— Да ну? — улыбнулся Том.

Мальчишка снова расхохотался.

— Я знаю! — заявил он. — Ты работаешь не за деньги. Все гаучо так говорят. Только чтобы делать людям добро. Не понимаю — зачем?

Все эти разговоры о Томазо эль Гранде, или Томасе Великом, и отличные характеристики ни капельки не польстили Глостеру. Ему представлялось, будто люди смотрят на него и его поступки через увеличительное стекло, а потому видят великаном.