Изгнанники, или Топ и Харри - Лизелотта Вельскопф-Генрих Страница 74

– Ах, вся-то она в трудах! – воскликнул он. – Вся в трудах! Бен, вот женщина, которой тебе давно не хватало! Сколько раз я тебе говорил: сделай пристройку? Меня ты не послушался! Надо было, чтоб приехала жена! Где черту не усидеть, а Рыжему Джиму не уговорить, там самое место для Мэри!

Женщина направилась к Джиму, сняла у него ружье с плеча, и он снес это без возражений и со смехом, и сунула ему в руки топор.

– Старый плут! – сказала она. – Помогай давай!

У Джима были свои причины заручиться расположением женщины.

– Всем разойтись! – приказал он и грубовато оттянул дочь в сторону. – То, что вы тут задумали, Рыжий Джим сделает быстрее и лучше.

Бен был растерян и сердит, но жена энергичным жестом велела ему подчиниться.

– Идем, – прикрикнула она. – Джим сделает. Тебе есть чем заняться.

Дженни, дочь, роптала, но и ей мать не разрешила остаться помогать Джиму.

Бен отомстил своей Мэри. Он махнул ей на прощание рукой и скрылся в доме:

– Пока, мне надо обслуживать!

В блокгаузе было занято три стола. Дверь стояла открытой. Лучи утреннего солнца проникали в помещение и немного рассеивали его мрачную атмосферу. С западной широкой стороны тоже падал свет: Джим вырубал дверной проем, предусмотренный для выхода в пристройку. Громыхал стук топора. Река шумела вблизи дома. В загоне ржал мустанг. Все стало другим – шумным, более звучным и живым, чем зимой, в том числе надежды и ожидания, с какими люди встречали начало теплого и плодородного времени года.

За дальним столом в углу слева сидели Джо, его младший помощник инженер Генри и Маттотаупа. Рядом с Маттотаупой сидел Харка. Джо снова был полон сил. Приземистый, плотный, загорелый, он сидел на лавке у стены, бренди не заказывал, а поедал на завтрак кусок задней ноги косули, запивая чаем. Но, несмотря на свежую энергию, исходившую от него, что-то в нем изменилось. Кто мог прислушаться к звучанию его голоса и уловить все оттенки, тот распознал бы затаенную злобу и горечь, а кто видел его глаза раньше, тот мог заметить, что теперь они уже не смотрели на мир с прежней уверенностью. Джо не мог забыть то утро мертвых рыб. На Генри те страшные дни сказались иначе. Он думал не столько о мертвых, сколько о своем спасении и любил козырнуть перед самим собой и перед другими опытом, который он приобрел.

– И что вы будете делать теперь с дорогой? – как раз спросил инженера Маттотаупа.

– Никому от нее не будет ничего плохого! – убежденно ответил Джо. – Ты же знаешь большие города, Топ. Больших городов много на востоке, есть несколько на западе. Когда закончится Гражданская война, наши города расцветут и будут расти, как никогда! Но между городами на востоке и на западе лежит пустынная прерия и Скалистые горы, и они разделяют восток и запад сильнее, чем море разделяет два континента. По морю проходят хотя бы судоходные линии. Такое положение неразумно, оно просто не может дальше длиться. Магистральной железной дороге быть, и не ей одной, но она первая. Кому она повредит? Что плохого индейцам оттого, что через прерию будут ходить поезда? Поезд не поедет ни налево, ни направо, он останется на рельсах. Это просто и ясно. Вдоль линии будут станции. Индейцы смогут приезжать на эти станции, сдавать шкуры и пушнину и выменивать на них то, что нужно им. Они будут таким образом обеспечены лучше, чем через таких торговцев, как Бен.

– Но дорога пересечет пути бизонов.

– Стада бизонов к этому привыкнут. И индейцы к этому привыкнут, а пройдет время – и они сами будут ездить по этой железной дороге!

– Может, ты и прав, Джо.

– Конечно же, я прав. То, что сейчас мешает больше всего, – это дремучая неосведомленность твоих земляков, Топ, и враждебность ваших шаманов. Ну ты подумай только – отравить воду! Это по-мужски? По-воински? Между собой индейцы воюют таким же образом?

– Нет.

– Ну вот! Против таких действий все должны объединиться, у кого еще остался разум. Я рад, что встретил тебя здесь.

– Почему?

– Потому что я снова приступаю к изыскательским работам. Мы тогда выбрали правильный маршрут! Именно он и приведет к цели, никакой другой! Горный проход для наших целей очень подходящий. Это будет большое, гигантское, бессмертное творение, которое послужит всем людям, и белым и краснокожим. Ты нас спас тогда, Топ, когда мы едва не пропали. Оставайся нашим братом и будь нашим следопытом и защитником! Ты совсем другой человек, чем люди сорта Кровавого Билла и Шарлеманя, хвастуны и задиры. И ты не плакса, как Том. На тебя можно положиться! Топ?

– Я ищу Тачунку-Витко.

– Там его вернее всего и можно будет встретить: он ведь явится мешать строительству дороги.

Глаза Маттотаупы сверкнули.

– Если он узнает, что ты нас защищаешь, он сам явится тебя убить. Там ты его и достанешь.

Индеец молча смотрел перед собой в пустоту.

– Я не принуждаю тебя, Топ. У каждого человека свои дела. Но подумай хорошенько обо всем, что я тебе сказал.

– Хау. – Голос Маттотаупы звучал глухо, спокойно. – Завтра я тебе отвечу, Джо.

– Буду ждать. Не забудь, что Хавандшита, твой враг, был в союзе с Тачункой-Витко, твоим обидчиком, который отравил моих людей.

На это Маттотаупа больше ничего не сказал. Он встал и ушел. Харка молча примкнул к нему.

Джо смотрел им вслед и потом все-таки заказал у Бена бренди. Этого заказа хозяин давно с нетерпением ждал. На меновой торговле и на спиртном он зарабатывал больше всего.

Генри, так же как и Джо, смотрел вслед индейцам, неторопливо уходящим в луга. Весеннее небо голубым куполом простиралось над землей. Индейцы уже сбросили свои куртки. Их светло-коричневая кожа, их черные волосы, их рослые, стройные фигуры, спокойствие и плавность движений выдавали их сыновнюю принадлежность прерии, где каждый их шаг был шагом по родной земле.

Генри видел их через дверной проем и не сводил с них глаз, пока они не скрылись среди песчаных возвышенностей.

– Странные люди, – сказал он потом, наполовину себе самому, наполовину Джо. – Честные и коварные, храбрые и хитрые, понимающие и несообразительные. Что, интересно, Топ высидит к завтрашнему утру?

– Скажет «да».

– Вот уж я удивлюсь. Он происходит из племени, с которым мы будем в состоянии войны.

– Нет ничего более непримиримого,