Андрей Степаненко - Великий мертвый Страница 10

— Великий Мотекусома, — не теряя ни секунды, начал диктовать он. — Это я, Иц-Тлакоч, которого ты назвал своим другом, посылаю тебе весть.

Писарь быстро вычертил ряд вертикально расположенных значков и замер.

— Как Ты сказал, выполняя Твою просьбу, Иц-Тлакоч запретил мертвецам, которых Ты называешь четвероногими, а в Чампотоне зовут кастиланами, ступать на сушу и увидел, что переводчик у них пуглив, как олень. Иц-Тлакоч думает, переводчик был рабом.

Иц-Тлакоч на секунду задумался. Нужно было написать Мотекусоме самое главное, а что главнее, он решить пока не мог.

— Сегодня мертвецы попытались выйти на сушу. Двести их было. Ровно двести. Мы напали и держали их в воде по грудь и по шею. Но с военной пироги с парусами пустили дым Громовые Трубы. Десять их было. Иц-Тлакоч хорошо посчитал. И многих воинов от этого дыма стошнило.

Иц-Тлакоч вздохнул. Запах был и впрямь омерзительный, но писать о том, что его воины отступили в лес, все равно не хотелось.

— Их тошнило на траву и в реку и даже на врага. Сильно тошнило. А от грохота они шатались, как пьяные. Иц-Тлакоч хорошо все рассмотрел. И мертвецы увидели, что воинов тошнит и шатает, и начали пускать дым еще сильнее. С грохотом, как во время самой сильной грозы.

Вождь задумался. Теперь надо было писать, о том, как именно они отступали, но он тут же подумал, что написать об оружии мертвецов все-таки намного важнее.

— А Громовых Тапиров, о которых Ты предупреждал, Иц-Тлакоч не видел. И Тепуско, с грохотом и дымом кидающих большие круглые камни на десять полетов стрелы не видел. Хотя смотрел хорошо.

Иц-Тлакоч поморщился и все-таки перешел к самой позорной части письма.

— Пленных мы не взяли… хотя ранили многих. А еще самый главный вождь мертвецов сделал три зарубки на дереве. Иц-Тлакоч думает, это знак границы. Значит, будет еще бой. Или два. Это плохо. Мои воины не знают, чем обороняться от Громовой Трубы.

Писарь стремительно записал сказанное и с ожиданием в глазах уставился на своего военачальника.

— Мотекусома… — вздохнув, продолжил Иц-Тлакоч, — из-за этих Громовых Труб у меня погибли восемнадцать лучших воинов. Мое племя пострадало. Женщины остались без мужей. А если завтра будет еще один бой? Или даже два? Пришли нам хорошего полотна — пять рулонов и медных топоров сорок штук.

Вождь задумался, не много ли просит, но, глянув на только что переплывшего залив перебежчика, понял, что немного, и значительно кивнул писарю.

— Посылаю Тебе подарок, Мотекусома, — жестом показывая гонцу, чтобы тот немедленно готовился бежать в столицу, продолжил Иц-Тлакоч. — Это человек с севера. Мертвецы взяли его в плен год назад. Он был у них переводчиком. Теперь бежал и расскажет Тебе, Мотекусома, много интересного. Очень ценный человек. Иц-Тлакоч сразу это понял. Иц-Тлакоч помнит, что Ты обещал дать тысячу зерен какао, если получишь что-то необычное. Иц-Тлакоч думает, ты сильно обрадуешься и дашь… три тысячи зерен! Это — кроме полотна и топоров, о которых я уже говорил.

Он окинул взглядом мокрого, словно выдра, перебежчика Мельчорехо.

— Тебя проводят к Тлатоани. И если ты понравишься, отпустят домой.

— Мне некуда возвращаться, — покачал головой Мельчорехо. — А Мотекусома нам враг.

Иц-Тлакоч оторопел.

— А почему же ты пришел к нам?

Перебежчик стиснул челюсти.

— Кастилане еще хуже.

Лишь когда Кортес поднял флаг «Всеобщий сбор», капитаны поняли, что попали в какой-то переплет.

— Что еще этот щенок надумал? — ворчал Альварадо. — Если там и было золотишко, так он его уже подсобрал, и моей доли там нет…

— Ты напрасно его недооцениваешь, — возразил Сандоваль. — Чует мое сердце, как бы нам еще из своей доли не пришлось ему докладывать…

Но деться было некуда, и капитаны спустили шлюпки и медленно, один за другим, начали собираться на берегу реки — в точности напротив неказистой бригантины Гинеса Нортеса. Но лишь, когда собрались все до единого, бледный, перемотанный бинтами Кортес вышел из рубки и встал у борта.

— Ты чего туда забрался, Эрнан? — сразу же начали капитаны, все более раздражаясь от того, что приходится смотреть на него снизу вверх. — И зачем «Всеобщий сбор»? Дальше двигаться надо, добычу брать, а не в командора играть!

Кортес терпеливо слушал, а когда ему высказали все, жестом подозвал Королевского нотариуса:

— Хочу сообщить вам, сеньоры, что вы находитесь на земле Короны. Если желаете, Диего де Годой вам это подтвердит.

Капитаны недоуменно переглянулись, и стоящий рядом с Кортесом нотариус нехотя и печально закивал.

— Да, это так, сеньоры…

Капитаны насторожились. Кортес проводил акт присоединения новых земель практически в каждом селении, в котором останавливался. Но никогда это не было обставлено с такой помпой.

— И что с того? — подал голос Альварадо.

— А то, что этой ночью, границы Короны, отмеченные мной вон у того дерева, — указал рукой в сторону леса Кортес, — пересекли немирные соседи. Ты понимаешь, что это означает, Альварадо?

Альварадо секунду размышлял и вдруг начал наливаться кровью.

— Мне что теперь — до скончания века этот пустырь охранять?! Ты это хотел сказать?!

Капитаны гневно загудели, а Альварадо двинулся к реке, явно собираясь войти в нее и забраться по веревочному трапу на борт.

— Да, я тебя…

— Стоять, Альварадо! — мигом перегородили ему дорогу Олид и Сандоваль. — Ты что, ничего так и не понял?!

Альварадо непонимающе моргнул и вдруг замер. Лишь теперь до него дошло, на что замахнулся Кортес. Только возрази, и он с полным правом казнит любого. Немедленно. Как врага Короны.

— Ч-черт!

В принципе, необходимость оборонять присоединенную землю до последнего солдата возникала бы в каждом присоединенном к Кастилии и Арагону селении. Если бы конкистадоры не уходили раньше, чем подтянутся сарацинские войска. Но они предусмотрительно уходили раньше и как бы ничего не знали. До сего дня.

— Поверьте, сеньоры, — энергично заверил Кортес насупленных капитанов, — я не собираюсь торчать здесь вечно. Но слово сказано. И эту землю просто придется защищать.

Но он уже видел, что подчинил их против желания, а значит, ненадежно.

— А, кроме того, нам все равно нужна временная стоянка. Наши рабы уже начали дохнуть. Если не рассортировать и не отправить их на продажу немедленно, мы просто-напросто потеряем половину добычи.

И вот тогда капитанов задело за живое.

— Кортес дело говорит, — сразу же поддержал его благоразумный Сандоваль. — У меня на каравелле уже штук двадцать сдохло.