Роман Белоусов - Ошибка сыщика Дюпена. Том 2 Страница 10

Это были последние костры инквизиции. Но отсвет их пламени все еще нередко зловеще озарял площади европейских городов. Среди безбожников, погибших в огне, были лучшие умы эпохи, ученые и поэты.

Мрачные дни средневековья уходили в вечность. Человечество начинало верить в силу разума. Век Просвещения делал первые свои шаги. И все большее число здравомыслящих ученых гуманистов провозглашало тайно или явно: да здравствует знание! Чем больше у человека знаний, тем меньше в нем слепой веры.

Сирано со школьной скамьи был не в ладах с церковниками. На всю жизнь запомнил и возненавидел он аббата Гранже, учителя в парижском коллеже Бове, где обучался в отрочестве.

Порядки здесь царили чисто монастырские: с утра до вечера молитвы и службы, зубрежка латинских текстов. Жестокая порка за малейшую провинность. Кормили не иначе, как вприглядку — денежки, получаемые на содержание учеников, «педагоги» ловко прикарманивали. Словом, жизнь «беретников» — так по головному убору называли учеников — была далеко не сладкой. И верно говорили, что все слова, определяющие их положение, начинались на букву «к» — кнут, кара, карцер, крохи, клопы…

Что касается аббата Гранже, то ученик Сирано де Бержерак не только его запомнил, но и вывел под собственным именем в своей комедии «Осмеянный педант».

В ней представлена целая галерея ярких характеров: богатый деревенский дуралей Матье Гаро; дочь и сын Гранже, слуга-плут Корбинели, возлюбленная сына Женевита. Среди них Гранже обрисован наиболее ярко, сатирически заостренно. Известный всему Парижу аббат был изображен в комедии полным тупицей, скрягой, волокитой и ханжой. Автор немилосердно потешался над бывшим своим учителем, высмеивал в его лице невежд, корыстолюбивых и наглых лжепедагогов, призванных обучать молодежь. Черты социальной сатиры в образе Гранже роднят его с мольеровскими героями.

Остроумное сочинение Сирано имело скандальный успех. Однако до постановки на сцене дело не дошло. Судьбу пьесы раз и навсегда решила причуда театральной звезды того времени — актера Жакоба Монфлери. Он заявил, что комедия Сирано де Бержерака не оригинальна, а есть плод заимствования, и наотрез отказался исполнять в ней главную роль. Монфлери, благочестивому католику, пришлись не по вкусу безбожные мысли автора комедии. В особенности, последняя картина пятого акта, где больной герой разговаривает с переодетой смертью и откровенно выражает свое неверие в бессмертие души.

Текст возвратили. Удрученный и разгневанный Сирано разразился ехидным памфлетом «Против толстого Монфлери, никудышнего актера и никчемного автора». В этом памфлете Сирано осмеял сценический талант первого актера «Бургундского отеля» — старейшего парижского театра. И доказал, что Монфлери, который к тому же и сам пытался сочинять трагедии, сюжеты для них заимствует у собратьев, например, у Корнеля. Но колкий Сирано — служитель Мо-ма, бога насмешки — не удовольствовался одним разоблачением. Он потребовал от артиста на месяц оставить сцену (факт этот использовал Э. Ростан, изменив, однако, причину скандала в соответствии со своим замыслом — в пьесе Сирано преследует актера из-за ревности).

Самовлюбленный и надменный Монфлери не внял приказу. Тогда Сирано явился в театр.

В тот день давали пастораль одного из тех модных драмоделов, которых так презирал Сирано.

Прямоугольный зрительный зал «Бургундского отеля» (как и все театральные помещения той эпохи он представлял собой зал для игры в мяч, приспособленный для зрелищ) был переполнен. Скрипачи расположились на ступенях, идущих со сцены в партер. Вспыхнула рампа из сальных свечей. Люстры, зажженные ламповщиком, поползли вверх к потолку. Заколыхался занавес с изображенным на нем королевским гербом. Публика на деревянных галереях и в ложах понемногу начала успокаиваться. Партер же продолжал гудеть. Здесь приходилось стоять, и потому зрители собирались победнее, в основном простолюдины.

Но вот за сценой простучали три раза. Занавес раздвинулся. Четыре люстры освещали сцену и ту часть публики, которая расположилась здесь же на скамьях вдоль кулис.

Под аплодисменты и возгласы восхищения появился в пастушеском наряде Монфлери. В свои тридцать шесть лет он был так неимоверно тучен, что стягивал себя железным обручем. Над ним потешались, предсказывая, что актер умрет из-за чрезмерного напряжения, с которым он исполнял роли. Тем не менее стиль игры, отвечавший канонам эстетики классицизма, нравился зрителям. Впрочем, не всем. Одним из тех, кто осмеял манеру Монфлери, был Мольер. В своем «Версальском экспромте» он высмеял то, как Монфлери декламирует, — не говорит по-человечески, а «вопит, как бесноватый».

И действительно, пастух-толстяк произносил стихотворные тирады, напыжившись, одним дыханием, с силой выкрикивая последний стих. Его мало заботил смысл слов. Главное для него было выпевать их, напыщенно изображая переживания героя.

В самый патетический момент, когда бедный пастух, отвергнутый любимой, готовился броситься в пропасть, в зале раздался громкий окрик. Стоя на стуле, дабы возвышаться над толпой в партере, Сирано — а это был он — во всеуслышание напомнил, что на месяц запретил Монфлери появляться на сцене. Дерзкий поэт, угрожающе сжав эфес шпаги, потребовал, чтобы актер тотчас исполнил его повеление и покинул подмостки. При этом с уст бреттера сорвалось не одно язвительное словцо. И вполне возможно, что между поэтом и актером состоялся приблизительно тот же диалог, которым обмениваются герои Э. Ростана. На слова Монфлери о том, что в его лице оскорблена сама муза комедии Талия, ростановский Сирано восклицает:

— Нет, сударь! Если бы пленительная муза,—С которой нет у вас, поверьте мне, союза,—Имела честь вас знать, наверное, она,Увидев корпус ваш, под стать пузатым урнам,В вас запустила бы немедленно котурном…

Угроза Сирано была столь явной, а вид столь решителен и грозен, что Монфлери на этот раз не осмелился ослушаться. Под свист и хохот он ретировался за кулисы.

Театр кипел от возмущения, но перечить прославленному дуэлянту никто не рискнул.

Сирано настоял на своем, выиграл. Однако «Осмеянный педант» так и не появился на сцене при жизни автора. Комедия, где, кстати говоря, крестьянин в отличие от героев модных пьес — пасторальных пастушков и селян — впервые заговорил простым народным языком, не принесла Сирано де Бержераку ни признания, ни гонорара. А привела лишь к скандалу, который отнюдь не способствовал его преуспеянию.