Александр Дюма - Мадам де Шамбле Страница 10

Небольшой павильон, предоставленный в мое распоряжение, состоял из гостиной, спальни, рабочего кабинета и туалетной комнаты; он был чисто прибран, как будто меня в самом деле здесь ждали.

Невысокая лестница из четырех ступеней, заставленная горшками с геранью, вела в цветник, так что в любое время дня и ночи я мог спускаться в сад и возвращаться к себе, не открывая никакой другой двери, кроме моей собственной.

Стены кабинета были украшены рисунками Гаварни и Раффе, среди которых две-три работы кисти Мейсонье радовали глаз своим изяществом, глубиной мысли и ясностью.

Кроме того, привлекали внимание три полотнища, висевшие напротив каминного зеркала и на двух боковых стенах, с тремя коллекциями: современных ружей и пистолетов, восточных ружей и пистолетов, а также набором холодного оружия со всего света — от малайских крисов до мексиканских мачете, от ножей-штыков Девима до турецких канджаров.

Я гадал, глядя на них, каким образом один и тот же человек может сочетать в себе художественный вкус и административный талант.

Когда мой друг вернулся домой, я поделился с ним своими соображениями.

— Ах, дружок, — ответил Альфред, — твоя матушка тебя избаловала. Она очень верно заметила, что совсем необязательно чего-то добиваться, чтобы стать кем-то, и важнее быть выдающейся личностью, нежели занимать превосходную должность. У меня есть три тетки, и я их единственный, хотя и не бесспорный наследник. Это три парки, которые ткут мою судьбу из золота и шелка, но одна из них неизменно готова оборвать нить, если я брошу службу. А ведь ты понимаешь, мой милый, что я держу в своей конюшне шесть лошадей и четыре кареты, не считая наемных экипажей, а также плачу кучеру, камердинеру, конюху, повару и еще трем-четырем слугам, чьи имена мне неизвестны, отнюдь не из своей ренты в двадцать тысяч ливров и не из жалованья в пятнадцать — восемнадцать тысяч франков. Нет, все эти расходы берут на себя поровну мои тетушки, при условии, что я чего-то достигну в жизни. Тетушки приставили ко мне какого-то типа, якобы управляющего, и будут тратить по четыре тысячи франков в месяц на содержание моего дома до тех пор, пока не оставят своему наследнику двести тысяч ливров годового дохода, которым они владеют сообща. Таким образом, моя двадцатитысячная рента и жалованье остаются в целости и сохранности, и я трачу их на карманные расходы. Словом, эти старые дамы не так уж плохи. Разумеется, ты понимаешь, что я заставляю тетушек оплачивать мои официальные приемы отдельно. В таком случае я окружаю старух особым вниманием, что чрезвычайно их умиляет. Поскольку мы принадлежим к роду судейских крючков, то есть обжор, я посылаю тетушкам меню и собственноручный план стола с указанием порядка подачи блюд и перечнем имен благородных гостей, которым я буду иметь честь скормить их деньги. Благодаря такой предупредительности я мог бы безболезненно устраивать обеды раз в неделю, но я воздерживаюсь!

— Я понимаю: это тебя утомляет…

— Нет, не совсем так; еда, особенно хорошая еда, утомляет нас ничуть не больше, чем любое другое занятие. Однако я утомляю себя политической деятельностью, и в чрезвычайных обстоятельствах у меня недостанет сил для борьбы. Надо беречь себя. Хочешь взглянуть на меню, которое я составил?

— Я ничего в этом не смыслю, дорогой друг.

— Полно! Представь, что я поэт и читаю тебе свои стихи. Ведь нет ничего зануднее стихов!

— Ладно, читай свое меню.

— Бедная жертва!

Альфред достал из служебного портфеля лист бумаги, с важностью развернул его и прочел:

— «Меню ужина, устроенного для членов генерального совета Эра графом Альфредом де Сеноншем, префектом департамента».

Видишь ли, я предался этой честолюбивой писанине исключительно ради тетушек. Понимаешь? Я кивнул в знак согласия.

«СТОЛ НА ДВАДЦАТЬ ПЕРСОН

Два первых блюда

Королевский суп с лесными орехами. — Суп из морских раков с ликером росолис.

Четыре основных блюда

Тюрбо с пюре из зеленых устриц. — Индейка с трюфелями из Барбезьё. — Щука а ля Шамбор. — Кабаньи почки а ля святой Губерт.

Четыре закуски

Горячий пирог с начинкой из золотистых зуйков. — Шесть глазированных куриных крылышек с огурцами. — Десять утиных крылышек с померанцевым соком. — Матлот из налима по-бургундски.

Жаркое

Две фазаньи курочки: одна нашпигована салом, другая обложена ломтиками шпика. -

Пирамида из щуки, начиненной десятью небольшими омарами и сорока речными раками, под винным соусом силлери. — Пирамида из двух жареных козодоев, четырех коростелей, двух молодых голубей и десяти перепелок. — Паштет из печени тулузских уток.

Восемь легких блюд

Молодые побеги спаржи а ля Помпадур с ренским маслом. — Блюдо из мелко нарезанных шампиньонов и черных трюфелей под соусом бешамель. — Шарлотка из груш с ванильным соусом. — Профитроли с шоколодом. — Донца красных артишоков по-лионски с ветчинной подливкой. — Маседуан из испанского картофеля, тепличного зеленого горошка и белых пьемонтских трюфелей со сливками и небольшой порцией телятины под белым соусом. — Взбитые сливки с ананасовым соком. — «Косыночки» с желе из руанских яблок.

Десерт

Четыре корзины с фруктами. — Восемь корзиночек с изысканными сладостями. — Шесть морожениц с шестью видами мороженого. — Восемь компотниц с компотом. — Восемь тарелок с вареньем и четыре сорта сыра в качестве добавочного блюда, к которому подаются портер, светлое английское, а также шотландское пиво для гостей, предпочитающих эти напитки.

Вина

Люнелъское в соломенной оплетке (подается с супом).

Красное меркюрейское года кометы (подается с последующими блюдами и с закусками).

Охлажденное неигристое аи от Моэ (подается после закусок).

Романе-конти (подается к жаркому).

Шато-лаффит 1825 года (подается с легкими блюдами).

Сухое пахарете, кипрская мальвазия, альбано и лакрима-кристи (подаются с десертом).

После кофе подаются тростниковая водка от Тора, абсент с сахаром и сушеные фрукты от г-жи Амфу».

Закончив читать свой мудреный гастрономический перечень, Альфред вздохнул с облегчением.

— Ну, дружок, что скажешь о моем меню? — осведомился он.

— Я в восторге!

— Как мокрый пес, когда вода его слепит, — не так ли?

— Что ты сказал?

— Ничего, процитировал Гюго. Временами я выражаю свой протест этому захолустью посредством парижских воспоминаний, но только шепотом. Черт побери! Если бы я негодовал громко, это повредило бы моей карьере. А теперь скажи, как ты находишь Рёйи?

— Прелестный уголок, любезный друг.

— Именно здесь я поселюсь, удалившись от дел, после того как стану депутатом, министром, буду осужден на вечную каторгу, а затем помилован, — другими словами, когда моя карьера завершится.