Сергей Пономаренко - Ключ к бессмертию Страница 10

Из нас троих только профессор Джон Уотерс мог как-то изъясняться с местными жителями, так как их язык совсем не похож на хинди. Перед уходом сержант проинструктировал нас, что мы должны делать, если не хотим беды на свою голову: не заходить в хижинах в отгороженную часть, где находится домашний алтарь хозяев, обходить стороной ритуальные площадки, священные рощи-сарны, где обитают сельские духи хату-бонга, и кладбища. После ухода солдат староста селения стал нас настойчиво отговаривать от похода в заброшенный город, но затем сдался и выделил нам проводников и носильщиков.

Проведя ночь в ужасных условиях, утром мы отправились на поиски города, но проводник, вконец измучив нас, так туда и не привел. Он пояснил, что сам не понимает, как это произошло. Видимо, их божество бонга этого не желает. Джон даже угрожал проводнику револьвером, пообещал, что застрелит его, если тот не покажет дорогу, но проводник, ползая в ногах, клялся местными богами, что и в самом деле не может найти заброшенный город. Никто из нас не поверил ему, но, судя по всему, для него смерть была менее страшна, чем то, что с ним могло произойти, если бы он привел нас в заброшенный город. Когда поздним вечером мы вернулись в селение, староста, для видимости посетовав по поводу нашей неудачи, пообещал дать нового проводника, но тут же предположил, что раз боги не хотят, то и этот не найдет дорогу. На следующий день мы проснулись очень поздно, ощущая ужасную подавленность и слабость. Староста сразу же заявил, что это еще одно подтверждение того, что боги не хотят, чтобы мы продолжали поиски города. Мы бесцельно провели три дня в селении, правда, я обнаружил сходство их языка с наречием одного алтайского племени, которым я владею, и с горем пополам смог изъясняться с ними.

У нас возникло подозрение, что наша внезапная слабость не наслана местными богами, – скорее всего, нас опоили каким-то снадобьем, добавив его в воду. Местную пищу мы не ели – своих съестных припасов у нас было достаточно, – а вот воду приходилось пить. Но теперь мы стали сами набирать воду из источника. Не скажу, что у меня с моими спутниками-англичанами Джоном Уотерсом и Ричардом Эвансом были дружеские отношения, скорее даже наоборот. Не буду я углубляться в причины нашей взаимной неприязни, но она между нами имелась. Однажды я заметил необычное оживление в деревне, и у меня возникло предположение, что ее жители к чему-то готовятся. Мои подозрения усилились, когда староста зашел к нам и пообещал дать проводников, которые отведут нас завтра в древний город. Еще вчера он отговаривал от поисков, а сегодня сам пришел с предложением их продолжить! Так случилось, что я накануне подвернул ногу и, хотя мне ее вправили, требовалось время, как минимум день отдыха, прежде чем я смог бы совершить длительный переход. Мои спутники категорично заявили, что не могут больше ждать и с рассветом отправятся в путь. Я выразил желание, несмотря на больную ногу, идти с ними, но мне сказали, что я буду им обузой.

Ранним утром мои спутники в сопровождении проводника и носильщиков вышли из селения, и сразу после их ухода в нашу хижину наведался староста. Когда он увидел меня, на его лице проявилось разочарование, перешедшее в гримасу недовольства, и он сразу же выскочил из хижины, словно я был их злобным демоном бонга. Однако в полдень староста снова пришел и принес большую плетеную корзину, источавшую аппетитные запахи. В глиняной миске оказался рис с большими кусками обжаренного мяса, в кувшине – местное пиво, изготовляемое из риса, которое довольно приятно пить в жару. Ранее они предлагали нам более скудную пищу – блюда из бобов и кукурузы. Знаками староста показал, что у них сегодня праздник и это праздничное угощение. Он явно хотел, чтобы я незамедлительно приступил к трапезе. Такая настойчивость возбудила во мне подозрение, и я знаками же показал, что буду есть, когда почувствую голод. Нескрываемое недовольство на лице старосты укрепило меня во мнении, что дело тут нечисто. После ухода старосты я избавился от угощения – закопал его в углу хижины, но, прежде чем вылить пиво, я не удержался и сделал небольшой глоток. Через некоторое время я понял, что поступил опрометчиво, – почувствовал тяжесть во всем теле и головокружение. Я едва добрался до циновки, которая служила мне постелью, и, несмотря на то что меня донимали всевозможные насекомые – летающие и ползающие, провалился в глубокий сон.

Очнулся я в полной темноте. Окон хижина не имела, поэтому даже днем в ней царил полумрак, но такая густая темнота могла быть только ночью. Снаружи раздавались какие-то возгласы и варварская музыка, и это подтверждало сообщение старосты, что в селении праздник. То, что я выпил всего глоток пива, позволило мне проснуться значительно раньше, чем рассчитывал староста.

Я осторожно выбрался из хижины. Решив удовлетворить свое любопытство, я сразу направился к хижине старосты, окруженной дополнительной глиняной оградой, за которой находилось домашнее святилище, куда нам вход был запрещен. То, что я увидел, меня разочаровало: судя по всему, здесь находились кухня и столовая многочисленного семейства старосты. Но тут мое внимание привлекла еще одна загородка. Я проник за нее, и от увиденного у меня зашевелились волосы на голове. Глиняная уродливая фигурка божества была слеплена весьма неумело, но в ней я сразу узнал богиню Кали, жестокую форму Дэви[18]. У подножия этого отвратительного божества находились высушенные человеческие головы! Их было не меньше двух десятков, и среди них много детских! Мне был известен тайный культ Дэви-Кали, казалось, искорененный англичанами полстолетия тому назад, когда было казнено несколько тысяч тхагов[19]. Но у племени мунда культ богини Кали стал еще более уродливым и кровожадным. Я поспешно покинул владения старосты и, осторожно продвигаясь, направился туда, откуда доносился шум.

Селение опустело, даже на центральной площади, акре, где, казалось, день и ночь сидели под кронами деревьев старейшины, никого не было. Судя по доносившимся звукам, празднование проходило в священной роще. Мне вспомнилось предупреждение сержанта, что туда не следует соваться под страхом смерти, но я не мог совладать со своим любопытством. На всякий случай я вернулся в свою хижину и вооружился пистолетом «маузер».

Священная роща – это несколько десятков деревьев, островок джунглей, отступивших вследствие сельскохозяйственной деятельности мунда. Мне удалось незаметно пробраться туда, прячась за деревьями. Я увидел в свете пылающих костров и факелов, что жители селения, мужчины и женщины, образовали четырехугольник, внутри которого что-то происходило. Чтобы увидеть, что же там творится, я вскарабкался на дерево. Меня мучило предчувствие, что я увижу чудовищные сцены обряда, посвященного богине Кали, но то, что открылось моему взору, меня несколько успокоило.

Трое подростков с завязанными глазами, вытянув вперед руки, двигались внутри этого прямоугольника, словно играли в некую игру. Когда они приближались вплотную к соплеменникам, те отгоняли их бамбуковыми палками с заостренными концами. Вскоре я понял, что мунда таким образом подталкивали подростков в сторону двух деревьев, между которыми была натянута веревка на высоте человеческого роста, на которой висели какие-то тряпки. Наконец один из подростков прошел под веревкой, задев белую тряпку, и сразу мунда издали вздох разочарования и гнева. Другой юноша, пройдя под веревкой, задел темную тряпку, и тогда раздались восторженные возгласы. Появился жрец, сорвал с веревки нечто, для меня невидимое в полумраке, и стал им размахивать. Несчастного подростка схватили, повалили на землю, и не успел я опомниться, как жрец огромным каменным ножом отсек ему голову, слил кровь в глиняную чашу и стал что-то выкрикивать.

Двух оставшихся юношей подвели к жрецу, и тот сделал характерный жест, веля их убить. Немедленно их повалили на землю. Я не смог оставаться безучастным зрителем, выхватил «маузер» и выстрелил несколько раз, попав в руку жрецу, и тот с дикими возгласами повалился на землю. Испуганные мунда стали разбегаться в разные стороны. Я быстро спустился на землю и бросился к несчастным подросткам. Увы, один из них был уже мертв, но другой был жив, цел и невредим. Рядом корчился раненый жрец-убийца, возле которого лежала голова юноши, принесенного в жертву, и я в ярости стукнул пистолетом жреца по голове. Лучше бы я его пристрелил! – в сердцах воскликнул профессор и продолжил: – Спасенный вскрикнул, и я по голосу понял: это девушка!

В голове у меня был сумбур, мысли налетали друг на друга, я не знал, что делать. Мое состояние было близким к истерике. Схватив девушку за руку, я потащил ее за собой, не представляя, куда надо бежать: в селение или прочь от него? Девушка молча повиновалась мне.

– Я вам очень благодарна за спасение! – неожиданно произнесла она на английском.