Фрегат Его Величества 'Сюрприз' - О'Брайан Патрик Страница 10

— «Диомед» в Пор-Вандре?

— Может и так.

— Ушел в Барселону?

— Ну, возможно.

— Вы что, кучка безмозглых идиотов, не понимающих ни слова по-французски или по-испански?

— Да, месье, — и руки в стороны, чтобы показать, что они всего лишь деревенские простачки, и сожалеют об этом.

А юный прапорщик, когда оклемался, гордо вскинулся: удивительно-де, до какой степени мог забыться английский офицер, ожидая от него помощи в расспросе пленных; и тирада насчет Honneur и Patrie[5]: убежден, это было бы весьма поучительно, если бы мы могли разобрать все.

Так что я отправил Рэндолла на одной из шаланд с задачей осмотреть порт. Гавань там длинная, с перемычкой внутри и изящной узкой горловиной, находящейся под защитой расположенных на широких молах батарей, по одной на каждой стороне. Еще батарея двадцатичетырехфунтовых орудий на мысе Беар. Блестящим образцом навигации является войти в гавань или выйти из нее, когда вдоль узкой горловины дует эта их чертова трамонтана, зато внутри гавань представляет прекрасное укрытие, глубокая вода подходит прямо к причалам. Рэндолл вернулся: внутри замечено изрядное количество судов, включая крупный корабль с прямым парусным вооружением в дальнем конце. Не было уверенности, что это «Диомед» — ночь была безлунная, а вокруг сновали два дозорных катера, — но очень похоже на то.

Не стану утомлять тебя деталями, милая, милая Софи: зацепившись лучшим нашим становым якорем за плотный песчано-ракушечный грунт, мы вытравили спятеренный перлинь на случай, если огонь с верхней батареи повредит рангоут и нам придется верповать корабль; перед рассветом подошли к берегу при умеренном норд-норд-осте и начали бомбардировать охраняющие вход батареи. Потом, с первыми лучами солнца (день тоже оказался ясным), посадили корабельных юнг и им подобных в шлюпки, нарядив их в красные мундиры морских пехотинцев. Они погребли к деревне, лежавшей на берегу за соседним мысом. Как я и ожидал, вся кавалерия, пара взводов, помчалась по извилистой прибрежной дороге (единственной), спеша предотвратить высадку. Но еще затемно мы отправили шаланды, под завязку набитые людьми, к противоположной стороне мыса Беар, по сигналу они в крутой бейдевинд (эти латинские паруса работают изумительно) подлетели к берегу, люди высадились на небольшом пляже с этой стороны мыса, обогнули его и обрушились с тыла на южную батарею, взяли ее, и, развернув орудия через пролив, уничтожили другую батарею, вернее, то, что осталось от нее после огня фрегата. Тем временем наши шлюпки вернулись, и мы погрузились в них. Пока фрегат непрерывным огнем поливал дорогу, мешая солдатам вернуться, мы на всей скорости ринулись в гавань. Я очень надеялся захватить вражеский фрегат, но увы, это был вовсе не «Диомед» — всего лишь пузатый транспорт под названием «Дромадер». Он не доставил нам больших хлопот, и абордажная партия повела его под марселями к выходу из порта, но тут злосчастный шквал обрушился с гор, и будучи неповоротливым упрямым скотом, под стать своему имени, транспорт понесся к горловине и на полном ходу налетел на мол. Мы сожгли его до самой ватерлинии, спалили все, за исключением рыбачьих шаланд, подорвали вражеские укрепления с обеих сторон их же собственным порохом, и стали собирать своих. Киллик за это время занялся покупками, раздобыв свежего хлеба, молока, масла, кофе и столько яиц, сколько мог унести в шляпе. Команда показала себя хорошо — никто не ломился в винные лавки — и сущим удовольствием было наблюдать, как морские пехотинцы строятся на пристани, хотя при ближнем рассмотрении они выглядели потерянными и жалкими в пестрых рубашках и матросских бушлатах. Трезвые и собранные, мы прошествовали обратно к шлюпкам и направились к фрегату.

Однако теперь батарея с мыса Беар обстреливала фрегат, и его пришлось отверповать; еще вдоль берега шли две канонерки, стремясь отрезать нас от корабля. Они поливали нас картечью из своих восемнадцатифунтовых орудий, и нам ничего не оставалось, как пойти на сближение с ними. Так мы и поступили, и ни разу в жизни не был я так изумлен, как наблюдая за своей шлюпочной командой в момент перед абордажем. Как тебе известно, они по большей части китайцы или малайцы — народ чрезвычайно тихий и обходительный. Половина из них попрыгала в море, а вторая столпилась у самого планширя. Только Бонден, Киллик, молодой Батлер и я издали нечто вроде «ура» когда мы подошли к канонерке. «Да, ты оказался под ветром, Джек, — сказал я себе, — эти парни за тобой не пойдут». Но делать было нечего: издав вялый боевой клич, мы прыгнули на борт.

Тут он остановился, чернила на пере засохли: воспоминания были еще слишком яркими. Китайцы в последний момент перед мушкетным залпом лезут наверх, не говоря ни слова разбиваются на пары и бросаются на врагов: пока один держит француза, другой перерезает ему глотку от уха до уха. Покончив с одним, они переходят к другому: спокойно и методично, перемещаясь от кормы к носу, не издав ни единого звука кроме нескольких слов, указывающих направление — ни боевой ярости, ни гнева. И сразу за первым натиском с другой стороны появляются яванцы: они пронырнули под килем, и их мокрые руки облепляют планшир канонерки по всей его длине. Французы вопят, мечась по скользкой палубе, большой латинский парус полощет. И снова молчаливая работа: только ножи, да еще удавки — леденящая душу спокойная старательность. На баке его собственный противник, коренастый решительный матрос в шерстяной шапочке, плюхается, наконец, за борт, и покрасневшая вода смыкается над ним. Он слышит свой собственный голос: «Эй, к шкотам! Переложить руль! Пленников к носовому люку!». И убийственный ответ Бондена: «Пленных нет, сэр». И палуба, ярко, ярко-красная в лучах солнца. Китайцы попарно обходят мертвых, неторопливо и аккуратно раздевая их, а малайцы складывают отрезанные головы в пирамиды, словно ядра, один из них ковыряется в кишках трупа. Двое уже у штурвала, их добыча болтается у пояса; шкоты заведены как надо. Джеку приходилось наблюдать тяжелые зрелища: палуба семидесятичетырехпушечного корабля после боя флотов, абордажи, Абукирская бухта после взрыва «Ориона», но сейчас у него подкатило к горлу. Захват был профессиональным, настолько, что дальше некуда, и это, собственно говоря, и было страшно. Сильное впечатление. Но как выразить его, если не силен в обращении с пером? При свете лампы он посмотрел на рану в предплечье. Свежая кровь проступала через повязку, блестя под лучом. Как-то сразу ему вдруг совершенно расхотелось писать об этом, и чем-либо подобном. Пусть милая Софи представляет себе жизнь на море как и раньше: конечно, не как бесконечный пикник, но нечто вроде того. Да, по временам бывают трудности (недостаток кофе, молока, овощей), постреливают пушки, раздается звон клинков, но ни один живой человек не мучается: если уж кому-то суждено умереть, то сразу, от невидимой глазу раны, это просто фамилии в списке боевых потерь. Джек обмакнул перо и продолжил.

Но я ошибся: они атаковали с двух сторон, проявили себя замечательно, и с делом было покончено за пару минут. Вторая канонерка отвернула, как только «Лайвли», весьма метко стреляя из погонных орудий, послал в нее пару ядер. Так что мы взяли шлюпки на буксир, достигли фрегата, поставили с удвоенной скоростью паруса, выбрали канат и вышли в море, держа курс на зюйд-ост-тень-ост, поскольку я опасался, что нам нельзя наносить визит в Барселону в поисках «Диомеда», так как мы оказались бы слишком далеко с подветра от Минорки и могли опоздать на рандеву, чего допустить ни в коем случае нельзя. Так же у нас было достаточно времени, и мы ожидали увидеть Форнеллс на рассвете.

Дражайшая Софи, надеюсь, вы простите мне эти кляксы: корабль качает на резкой волне, пока мы идем в бейдевинд, а большую часть дня я провел, стараясь оказаться одновременно в трех местах, если не больше. Вы скажете, что я не должен был сходить на берег в Пор-Вандре, что это несправедливо по отношению к Симмонсу. И верно, по правде говоря, капитан обязан уступать такие дела первому лейтенанту — для последнего это отличный шанс зарекомендовать себя. Но я же не мог быть уверен, как парни проявят себя, не правда ли? Не то чтобы я сомневался в них, но мне они представлялись людьми более подходящими для правильной битвы на море, я боялся, что им не хватит быстроты и натиска, необходимых в таких делах — ведь практики у них не было: им никогда не доводилось участвовать в десантных операциях. Именно поэтому я решил действовать днем: так легче заметить, если что-то пойдет не так. И я был прав, поскольку кое-что требовало вмешательства. В целом я доволен ими: морские пехотинцы творили чудеса, как и всегда, — но пару раз обстоятельства складывались так, что все могло пойти наперекосяк. Корабль получил несколько попаданий в корпус, стеньга фок-мачты была повреждена, бегин-рей снесен, а такелаж слегка поврежден, но он готов к бою, потери наши оказались весьма незначительными, в чем ты можешь убедиться из газет. Капитан его не пострадал иначе, кроме как от чрезмерного волнения за собственную безопасность и да переживаний из-за своей чашки, разбитой в куски во время подготовки к бою. Но я обещаю не поступать так впредь: и полагаю, судьба не позволит мне нарушить данное обещание, поскольку, если ветер удержится, я окажусь в Гибралтаре через несколько дней, и у меня не будет корабля, чтобы предпринимать что-либо.