Стрелы Перуна - Пономарев Станислав Александрович Страница 10

В гости к императору бек-ханы взяли по тысяче воинов, которых, конечно же, в город не пустили: можно только представить себе, что сталось бы с торговыми рядами, прорвись туда эта вольница с весьма странными для греков понятиями о частной собственности.

Когда трехтысячная ватага, пройдя под конвоем Болгарию, очутилась во Фракии, среди византийских крестьян-стратиотов вспыхнула паника. Воины-земледельцы схватились за мечи, ибо кочевники, ничтоже сумняшеся, перерезали стадо коров в приграничной области и были крайне возмущены, когда на них напали вооруженные люди. Случилась яростная сеча. Драку едва сумел остановить подоспевший с конвоем стратиг[41] Фракии Иоанн Каркуас. Он опоздал встретить «друзей» и думал весь путь до Константинополя, что ему будет от императора.

Под стенами византийской столицы печенегов кормили, давали зерно и сено их неприхотливым низкорослым лошадям и, насколько возможно, ограничивали свободу опасных гостей.

Греки из окрестных селений дрожали от страха за свои жизни и имущество, хотя лагерь степняков надежно охранялся закованными в железо катафрактами — воинами из гвардии самого императора...

Бек-ханы, оказавшись среди своих, вздохнули свободнее.

— Осталось семь дней, — напомнил Илдей.

— Да-а! — откликнулся Куря.

— Если наш гонец не принесет кангарам[42] благих вестей, наши тумены ринутся в земли Румии.

— И тогда каган Никифор пусть смотрит с неба, как горят его города! — весело воскликнул Тарсук.

— Мы покажем румам, кому принадлежат степи с турами, козами и конями! — зло ощерился Куря.

— Царь Булгарии Путур не подал ли вести? — спросил Илдей.

— Гонец от него вчера был. — Тарсук, довольный, погладил свою черную бороду. — Царь Путур говорит, что четыре наших тумена стоят наготове у пределов Фракии.

— А румы знают об этом?

— Нет.

— Надо, чтобы узнали.

— Зачем?! — сразу взбесился вспыльчивый Куря. — Внезапность — залог успеха! Мы неожиданно захватим ворота в город и будем держать их до прихода наших туменов. У Никифора в Кустадинии почти нет войск, а три тысячи кангаров — сила немалая!

— К чему проливать кровь наших братьев? — безмятежно отозвался Илдей. — Румы и так дадут нам немалый бакшиш[43]. Надо только, чтобы Никифор узнал о наших туменах в Булгарии. Вот и все.

— Лук натянут. Пора пускать стрелу. Кровь кипит у батыров, особенно у молодых. Куда мы направим силу четырех туменов?! — все еще горячился Куря.

— Если царь Никифор хорошо заплатит, тогда на Урусию напасть можно, — ответил Илдей.

— Не-ет! — Тарсук поднял обе ладони. — Хватит с меня похода с паршивым гусем Ураком. Сколько тогда потеряли мы храбрых батыров, кто сосчитает? Да еще дань пришлось платить. После того похода мы совсем обнищали. Каган Святосляб — грозный воитель, и войско его теперь всегда наготове. Я лучше попытаю счастья здесь. Город Кустадина, может, и не возьму, зато землю румов пожгу и большой полон захвачу.

— Да, ты прав, — согласился Илдей. — С каганом Святослябом лучше не связываться. Тем более, его руку держит и брат наш — Радман.

— Бр-р-рат! — Куря в ярости скрипнул зубами. — Я бы этого бра...

— И кроме того, — спокойно продолжал Илдей, — Урусия сейчас ни с кем не воюет. Каган Святосляб может сговориться с хазарами. Среди них у коназа много друзей: бек-хан Алании Фаруз-Капад, например. Я видел в городе коназа Асмуда. Это не случайно: коназ Асмуд — ближний бек Святосляба. Он не купец, а воин. Зачем Асмуд здесь? Может быть, он погубить нас хочет, кто знает?

— Что же делать? — встревожился Тарсук.

— Не связываться с урусами. Если мы сейчас нападем на них, то каган Святосляб придет в наши степи и порубит всех кангаров. Даже на семя не оставит!

— Что же делать? — повторил за Тарсуком бек-хан Куря.

— Хороший бакшиш взять с румов. Потом можно повести тумены в земли царя Оттона или на угров.

— Угров трогать нельзя, — заметил Тарсук. — Они в дружбе с урусами.

— Зато они враги германцев. — Илдей тонко улыбнулся. — Мы угров с собой позовем в страну царя Оттона. Они с радостью пойдут. Этим мы кагану Святослябу даже услугу окажем.

— Так сделать можно, — успокоился Куря. — Твоя голова, брат Илдей, подобна казану, наполненному золотыми динарами.

— Но румов попугать надо, — заметил Тарсук. — Зачем батырам без дела сидеть?

— Верно! — согласился Илдей. — Да и уходить нам отсюда рано. Надо подождать. Может быть, урусы поссорятся с румами и позовут нас на помощь... А пока царя Никифора попугать не мешает. Наверное, тогда сын бога сговорчивее станет, а то он что-то загостился на небе...

А в это время император Византии, одетый в простую одежду придворного чиновника, тайно принимал русского  посла. Седой и суровый воевода Асмуд излагал требование великого князя Киевского Святослава:

— Нам надобно сокрушить Козарию! — твердо чеканил слова старый воин. — Итиль-хан закрыл путь гостям русским на восток. Руссия вынуждена продавать свой товар за бесценок...

Никифор Фока слушал с непроницаемым лицом. Только черные угли глаз вспыхивали иногда под густыми бровями. Тогда глубокий шрам на правой щеке багровел, сжимались тонкие губы под горбатым носом, а подбородок казался несокрушимым и тяжелым, как булыжник.

— Чего хочет от меня архонт Скифии Сфендослав? — медленно перекатывая во рту слова, спросил Никифор Фока, не глядя на Асмуда.

— Великий князь Киевский Святослав желает, штоб ты, царь Романии, не встревал в наш спор с козарами!

«Сокрушат Хазарию и станут нападать на наши климаты[44], — думал император. — Над Таврией[45] нависнет меч росса. А с той благодатной земли Романия получает треть всего хлеба. Нет! — Желваки загуляли в скулах Никифора, шрам стал лиловым. — Нет! Надо во что бы то ни стало остановить зарвавшегося варвара Сфендослава!»

Асмуд устал ждать, когда заговорит властелин Царь-града.

— Мы хотим услышать слово царя Романии! — Асмуд вперил холодный взор голубых северных глаз в лицо императора-воина.

— Нет! Романия не может равнодушно наблюдать за разбоем россов. Я не желаю, чтобы Сфендослав воевал хагана Хазарии... — Никифор помолчал, соображая, что здесь изложить главным доводом, и закончил: — Вы язычники. В Хазарии же много христиан, наших братьев по вере. Кровь их будет на моей совести.

Асмуд открыто и громко рассмеялся:

— Мы не трогаем тех, кто не поднимает на нас меча. Два лета тому под стенами Киев-града и в степи у Чернигова грозный воитель Святослав наголову разгромил орды козарские. Сам хакан-бек Урак потерял свою буйну голову... Множество козар в полон к нам попало. Среди них есть и крестиане. Насилия мы им не чиним: обельными холопами[46] живут они на земле Русии. Выйдет срок, и они без выкупа по домам пойдут. Или у нас останутся на правах вольных смердов — как захотят. Мы веру их не тесним, и невольники-крестиане свободно поклоняются богу вашему: только в Киев-граде пять молелен, куда они ходят. В Козарии же крестиан на кострах жгут, ибо власть там у Итиль-хана и хакан-бека. Один из них иудей, а другой — Магометовой веры.

— Примите закон бога нашего Иисуса Христа, и Романия окажет россам любую помощь, — прервал Асмуда внушительного роста благообразный старик в длинном одеянии из золотой парчи и с огромным серебряным крестом на груди.

— Нет! — выпрямился русский воевода. — Перун — вот бог наш! Бог Грома и Молнии! Есть на Руси и другие боги. Они помогают нам в трудах мирных и в битвах яростных! — Асмуд вдруг язвительно улыбнулся: — Сначала, значит, вы нам бога своего подарите с волхвами вашими, а потом и Русь Светлую — под ноготь?! Ша-алишь, кудесник креста! И не тебе вещаю я слово великого князя Святослава, а царю Романии!