Сибирский фронтир - Сергей Фомичев Страница 10

переусердствовал с конспирацией. Моим пристанищем стало убогое заведение на окраине Пскова, называть которое постоялым двором не поворачивался язык. Скорее это была ночлежка, средневековый бомжатник. Обыкновенная крестьянская изба с крошечными, в один венец высотой, оконцами и низким потолком, владелец которой (со смешным прозвищем Ухо) предоставлял за умеренную плату стол и кров всем желающим. Случалось, он пускал бедняков в обмен на какие–то вещи, возможно, краденные, за помощь по хозяйству, а то и просто из жалости. Кто–то уходил, кто–то приходил, иные жили неделями. На ночь обычно оставалось полтора десятка человек. При этом считалось, что заведение пустует по случаю тёплой погоды. Зимой, как утверждал Ухо, сюда набивалось вдвое больше людей.

Мы спали в той же комнате где и ели. Вечером разбирали стол и укладывались кто на лавке, а кто на полу. Мешки и котомки служили подушками, одежда – подстилками и одеялами. Я спал как младенец, не обращая внимания на запах немытых тел, укусы насекомых, стоны и храп. После скитаний по диким местам любые неудобства казались мне сущей безделицей, а долгое пребывание в компании с ископаемыми ящерами научило ценить человеческое общество, пусть даже оно испускало звуки и запахи, достойные иных монстров.

Бегство из ссылки едва не доконало меня, но, получив передышку, я быстро оклемался, а разум, ранее сосредоточенный только на выживании, стал искать иного приложения.

А поразмыслить было над чем. Волею судьбы, вернее сказать, волею кучки гоблинов, принадлежность которых так и осталась тайной, я оказался заброшен в прошлое. На первых порах мной двигало единственное желание – вырваться из западни и вернуться домой. Затем, как–то само собой пробудилось любопытство. Я не историк, даже не особый любитель истории. Тексты из школьных учебников всегда воспринимались мной на уровне газетных передовиц, то есть не воспринимались вовсе. Стараниями их авторов прошлое превратилось в нуднейшее повествование, пересыщенное идеологией и фальшивыми мифами.

Теперь–то я мог кое–что увидеть воочию. И спешка была бы равносильна пробежке сквозь экспозицию музея в духе стратегии карикатурных японских туристов: час на Лувр, два – на Великую Китайскую Стену. Правда, поначалу, когда в музей тебя втолкнули, угрожая пистолетным дулом, о золочёных шлемах под стеклом как–то не думаешь. Тем более, что и втолкнули–то не куда–нибудь, а прямиком в зал палеонтологии с живыми такими экспонатами. Так что пришлось повертеться, чтобы не стать их рационом. Но спустя некоторое время нервы пришли в норму, тело втянулось в работу, а когда на периферии зрения замелькали пейзажи антропогена, голова сама собой принялась озираться по сторонам.

Несколько дней псковских каникул придали мыслям нужную упорядоченность. Я озадачился, как бы использовать выпавший на мою долю фантастический шанс, за который всякий честный учёный продал бы душу дьяволу?

На первый взгляд уникальное положение давало массу соблазнительных возможностей, однако, при более пристальном рассмотрении перспективы терялись в тумане скромных познаний. То, что я увидел вокруг, вовсе не напоминало музей. Никто не удосужился развесить по стенам доспехи, расставить артефакты с табличками, или сопроводить панораму исчерпывающим комментарием. Что хуже – отсутствовали указатели. Книги рассказывали о великих свершениях и великих героях, а реальность растворяла их среди тысяч скромных событий и миллионов простых людей. Я ощутил себя в сказочном лесу, состоящем сплошь из обыкновенных деревьев. Всё сказочное пряталось где–то в дебрях, и обнаружить его было куда сложнее, нежели заблудиться и сгинуть. Что толку в отмычке, если не знаешь, как отыскать нужную замочную скважину.

Нет, профессионал, наверное, нашёл бы и здесь много ценного для науки. Быт, одежда, обряды, говор, да мало ли что волнует академические умы. Но я–то профессионалом себя не считал и желал увидеть нечто более зрелищное, чем какие–нибудь аспекты социальных отношений или нюансы культуры.

Извилины перебирали загадки истории, когда–либо встреченные мной на страницах популярных изданий. Ответы на некоторые из вопросов могли стать сенсацией и потешить моё самолюбие. Практичная часть натуры припоминала легенды о многочисленных кладах проигравших монархов, разбойников и самозванцев. Но информации не хватало даже для определения отправной точки поисков. Даты, услужливо поставляемые памятью, касались исключительно войн и революций, словно всё развитие человечества состояло из одной бесконечной резни. Соваться в горнило империалистических или классовых сражений не было ни желания, ни смысла. Шансов увидеть что–либо действительно интересное было немного, а резня как таковая меня не привлекала. Я по горло насмотрелся кровищи в родном столетии, и вряд ли по этому показателю его могло переплюнуть какое–то из предшествующих.

Чем больше я размышлял, тем очевиднее становилось, что по большому счёту меня не интересует история. Нет, я не прочь побродить по древним городам, посмотреть на жизнь, на архитектуру. Но и только. Распутывание загадок, кроме серьёзного риска нарваться на тех, кто желает сохранить тайну, требовало ещё и массу времени, а я не собирался надолго зависать в прошлом. По той же причине сорока миллионами лет ранее мне не пришло в голову изучать повадки динозавров, хотя даже поверхностный взгляд, вероятно, потянул бы на толстую книгу.

Мне хотелось поскорее попасть домой. Вернуть кое–какие долги неким гоблинам, а уж потом, если позволит обстановка, можно будет заняться и путешествиями во времени. К примеру, почему бы не заглянуть в будущее. Вот оно меня влекло куда сильнее, чем прошлое.

Однако прошлое задалось целью поймать туриста на крючок и забросило другую наживку. Ведь вернуться можно и не с пустыми руками. Отчего бы не набить карманы артефактами, раз уж возникла такая оказия? Одна только пригоршня здешних монет могла принести больше, чем годовой заработок контрабандиста. Причём никаких проблем с радиоуглеродным анализом. Металл он металл и есть.

Улыбка сидящего напротив человека заставила меня вздрогнуть. На миг показалось, будто он читает мысли по моему напряжённому от раздумий лбу, словно морщины являются строчками донесения. Читает и ухмыляется в ответ.

Заподозрив неладное, я огляделся. Комната оказалась пуста. За столом кроме нас двоих никого не осталось. Привычка размышлять во время еды часто приводила к тому, что я пробуждался от мыслей в полном одиночестве. Прочие обитатели ночлежки спешили набить чрево и разбрестись по делам. Только ужин мы заканчивали сообща. После него следовало разбирать стол и прибираться в комнате, а семеро одного ждать не желали.

Но сейчас время обеда. Народ разбежался, а хозяйка, собрав грязную посуду, отправилась на реку. Я прислушался. Ухо возился где–то во дворе. Судя по звукам, кромсал дерево топором, заготовляя то ли дрова, то ли лучину, то ли дранку для крыши. В общей комнате он вообще появлялся редко, в дела клиентов