Юрий Сергеев - Становой хребет Страница 10

Средняя часть Харбина именовалась Новым городом, а к нему примыкали районы: Пристань, Нахаловка, Славянский городок, Фу-дзя-дзя — китайский городок и на окраине — Саманный городок.

У входа на пустынный пляж кособочилась табличка с грозной надписью: «Солдатам и собакам вход воспрещён!»

На идущей от вокзала Китайской улице расположены гостиницы. Яков тащил своих спутников всё дальше, по улицам Артиллерийской, Новоторговой, Мостовой. На Большом проспекте раскинулся чудной красоты бревенчатый собор.

Побывали аргунцы в большом магазине с вывеской: «И. Я. Чурин и K°» — известного по всему приамурью торговца. Обедали горячими закусками в китайском ресторане «Цан», а потом снова пошли по многоязычному и шумному «Маленькому Парижу», как Харбин с гордостью называли сами жители.

Зелёный базар, русское кладбище и неподалёку китайский храм Ци-ла-сы, закрытый конвент ордена «Урсулинок» для барышень, где преподавали польские монашенки, лицей Святого Николая для мальчиков… реальные и коммерческие училища… гимназии… русское коммерческое собрание… украинский клуб… грузинский клуб… политехнический институт…

Совсем недавно в этом городе жизнь протекала чинно и благородно. Устраивались костюмированные балы и симфонические концерты, имелись свои, высокого уровня оперетта, драмтеатр и балетная труппа, сюда приезжали со всего мира на гастроли выдающиеся пианисты и скрипачи…

Но грянула в России революция. В ней обе враждующие стороны отстаивали свои идеалы… Время вершило Историю и не знало милости. Оно превратила этот тихий уголок на берегу реки Сунгари, где даже китайцы старались говорить на русском языке, в огромное чистилище судеб.

Осколок Русской Империи…

По ночам вспыхивали перестрелки, разномастный люд переполнял шумные улицы и кабаки, щекоча нервы страстями.

Цокали о камни мостовых деревянные сандалии загнанных работой рикш-китайцев с болтающимися косичками на головах, размалёванные китаянки срамных домов цеплялись к мужчинам на каждом углу, семеня за клиентами исковерканными в младенчестве ножками в колодках.

С ними успешно конкурировала белая пыль, бывшие жёны и дочери бывших офицеров и дворян, перемолотых жерновами революции. Лоточники продавали сладости вместе с презервативами и открытками буддийских пагод.

Шёл азартный обмен драгоценностей на чумизовые лепёшки, женщин на лошадей, шуршали под ногами циновки притонов и в быстрых пальцах — кипы ассигнаций, крутилась рулетка, проигрывались в карты состояния — воры становились князьями, а князья — ворами.

Смерч гражданской войны опал над этим городом, принеся ошмётья монархистов и анархистов, эсеров, черносотенцев, дезертиров из былых армий Колчака, Унгерна, Калмыкова, Каппеля, Семёнова и прочих освободителей многострадальной России, освободившейся от них самих.

Их превосходительства: генералы, чиновники высшего ранга, обворованные или прокутившие награбленное, — алчно рвали помпушки из рук уличных девок в грязных ночлежках, матерно ругаясь и визжа.

Опиумокурильни и бордели… Кокаин нарасхват… Тибетские рецепты от сифилиса… Антиквары принимают зубные протезы из благородных металлов, нанятый врач срывает коронки за ширмочкой у прилавка…

Священники зарабатывают на хлеб могильщиками и сами же отпевают православных. Снуют вербовщики неведомых армий, открываются конторы, за вывесками которых формируется и отлаживается контрреволюция.

Разведки всего мира оптом скупают, перепродают, учат и засылают невесть куда эмигрантов, там их перевербовывают и отправляют с новыми инструкциями назад, в этот неописуемый город-бедлам, где жизнь ничего не стоит…

Страшный суд!

На всё это моросил нахальный осенний дождь.

Упрятинскую скотину забрал японец-перекупщик, отправил табуны в сторону моря, за которым отчуждённо жила неведомая миру Страна восходящего солнца.

Скотопромышленник, довольный барышами, укатил домой с верными телохранителями, а Якимов остался с десятком своих людей потрошить спекулянтов, чтобы разжиться припасами соли, керосина и прочей нужной в хозяйстве мелочью.

Кутил казак на постоялом дворе, стрелял по борзым тараканам на стенах из тяжёлого кольта и слюнявил усатым ртом губы смешливых живых кукол, сидящих у него на обеих коленях. Пронька налопался экзотических лакомств и мучился животом, поминутно бегал за угол со страдальческим лицом.

Егор со Спирькой и Яковом всё шатались по городу, пили ханшин и отбивались от липучих, как мухи, девок.

Вечером нарвались на двух русских кокоток с бесстыдными вырезами на грудях и томными от опия взглядами, Яков не стерпел, уволок смущённого брата за ними в низенькую дверь какой-то халупы, велев Егору подождать на улице.

К нему сразу же привязался вымученный усталостью рикша, кланяясь и невнятно щебеча:

— Капитана, моя конь… Но-но! Капитана, мало-мало деньга ю? Кабак смотри, голый папа… Папа ходи так-так, — рикша вскидывал костлявые голени в коротких штанах из синей дабы,[1] и уморно плясал, растеряв сандалии.

Егор сплюнул, надоело под дождём ждать увлекшихся братанов, сел в тесную повозку.

— Вези, хрен с тобой, погляжу на твоего папу. Видать, жрать шибко хочешь, так и быть, подкормлю. — И подумал: «Есть лишний наварец от Упрятина».

Рикша радостно закивал головой. Егор увидел, как он напрягся мокрой спиной под дерюжным мешком. Китаец резво погнал, вдоль тёмных домов и кишащих людьми тротуаров.

Неслись пролётки, в одной из них, обнявшись стояли пьяные офицеры, горланили во всю мочь «Боже царя храни», пугая китайцев в соломенных шляпах и простой одежде из далембы.[2]

Важно шли японские самураи с длинными мечами, шныряли какие-то типы в чесучёвых рубахах и американских ботинках жёлтой кожи. Надменно шествовали толпой буддийские монахи-ламы с чётками в руках, барахтались у стенок нищие в грязных отрепьях, выскуливая милостыню.

Плыли нескончаемые зонтики разных цветов. Вонь человеческих испражнений и жареного лука шибала в ноздри вместе с ароматом французских духов.

В дверях отелей пластались лакеи во фраках и белых перчатках, от пинков вышибал катились под ноги лошадей пьяные, орущие проклятия на всех языках света, горели в небе фейерверки и в витринах лавок китайские фонари из аляпистой бумаги.

Плясали вездесущие чумазые цыгане, и гадалки предрекали судьбу.

Чадящие вонючим дымом лимузины с поднятыми от дождя верхами, остервенело сипя клаксонами, продирались сквозь этот ад, из них выпархивали у дверей богатых домов и гостиниц изящные кавалеры, поддерживая локотки нафуфыренных дамочек в умопомрачительных шляпках и платьях…