Наталья Павлищева - Вещий Олег. Князь – Варяг Страница 10

Буря на Нево иногда хуже морской, потому как и в большущем озере от берега до берега не так уж далеко, а волны бросают драккары из стороны в сторону, как в открытом море. Недолго и на скалы налететь. Корабли разметало первым же порывом бури, кормчие не знали окружающих берегов так, как знали их дома, плохо ориентировались, поэтому собраться вместе не удалось. Каждый выбирался сам по себе. Только у Торольда хватило ума попытаться вернуться в море, он сумел это сделать и основательно потрепанный добрался до дома. Остальные нашли свой конец в бурном озере с морским нравом. Два драккара Харкона разбились в щепки, лишь войдя в устье Волхова.

Страшен и гневен в бурю старый Волхов. Кажется, что не волны катятся к берегу, а лихие вороги несутся с визгом и воем. Не белая пена играет на гребнях волн, а чьи-то хищные зубы оскалены. Вал за валом катят они на берег, а сверху шумит дождь. Ветер валит с ног, в дожде и утренних сумерках реки не видно, но слышно, как яро кипит и ревет Волхов. Уж не вмещает земля влаги, не принимает ее, который день ведь хлещет, бегут в реку мутные потоки, сливаясь с волховской водой.

В такую пору никто умный по Волхову не поплывет.

Но такие нашлись, одного из них выловили едва живого ладожане Свул и Сирко, притащили в дом Свула, обогрели, накормили, решили потом расспросить, куда это в такую погоду плыл и с кем.

К утру буря стихла, ветром разнесло облака. Вышли ладожане поглядеть, что непогода натворила. У многих лодки посрывало с привязи, у кого на берег бросило, так еще починить могут, а какие и унесло. Вышел и Свул, рассказал мужикам о нежданном ночном госте, встревожились все. Стал народ у торжища собираться, обсуждать, что теперь с тем норманном делать.

Решили его всем миром спросить, зачем в Ладогу шел, пусть честно скажет. Отправился Свул в дом, звать гостя, а тот как заснул с ночи на лавке, так и лежит, дышит ровно, раскидался во сне, словно дома на полатях. Усмехнулся Свул, у них полати есть ли? Все же в море в лодьях, а там так точно нет, видел он эти норманнские лодьи. Только все одно, стал будить норманна, тот проснулся мгновенно, но не сразу понял, где он. Подскочил, сел, глаза на Свула вылупил, оглядывается. Потом, видно, вспомнил свое плавание, голову опустил, понимает, что ответ держать сейчас, зачем явился. Так и есть, спросили. У торжища пристали ладожане приступом к норманну: пошто в непогоду плавал в этих местах, куда шел, зачем? Нечего говорить тому, но голову поднял, больше не опускает, сказал, что драккары его конунга шли к Хольмгарду, буря их разметала, куда девались остальные, не знает, было их по две смены на каждом драккаре, то есть более сотни человек. Чего шли? Без товара.

Значит, воевать – решили ладожане. Вот он стоял перед ними, безоружный норманн, который снова плыл разорять их землю, их данью облагать. Зашумели ладожане:

– Пошто норманны покоя не дают?! Мало дани платим, чтоб торговать не мешали?! Кто защитит?

Напомнил Свул, что с норманном решать надобно, куда ж его-то? Вроде и без оружия тот.

Попросил его к себе норманн Эймунд, что тоже недалеко от реки жил, мол, пусть пока у меня будет. Потом решим. Вроде освободил ладожан от груза, убивать безоружного никто не хотел, плохого он не сделал, а куда девать, никто не знал.

Стал Эймунд говорить норманну что-то по-своему, тот закивал, потом обвел взглядом ладожан свысока, сказал слова благодарности только Свулу да Сирку и ушел, будто одолжение делал своим присутствием. Посмотрел ему вслед Свул и пожалел, что из реки тащил, оставить бы в воде, чтоб утоп. Зато теперь знают, что снова собрались норманны по их дома и дворы, снова разорять хотят, никак им покоя нет, проклятым. В Ладоге не так давно новую дань назначили после набега, теперь другие? Про то и Сирко подумал, решил спросить у Эймунда, те ли или новые разорять пришли?

Догнал он Эймунда с гостем, спросил. Не сразу понял его норманн, потом плечами пожал, видно, не знают они, что другие делают. Кто сильнее, тот себе и рвет кусок. Худо, Ладога ближе всех славянских городов к норманнам стоит, ей первой всегда доставалось. Где защиту искать?

Долго бурлила Ладога, говорили, что надобно крепость ставить, чтоб не мог кто ни попадя грабить, а только кто ту крепость и ставить, и держать станет? Воевода нужен, дружина нужна… Но Ладога не такой большой город, чтоб иметь столько воинов. Что делать? Все одно, норманнам спуску больше давать нельзя, не то каждый их конунг, или как их там, станет приплывать и себе дань требовать.

Были робкие слова, что у них и защиты просить надо, чтоб не просто дань давать, а на ту дань защиту держать.

Прошло несколько дней, улеглась непогода, успокоился Волхов, ушла вода. Встали жаркие сухие дни. Вроде и забыли ладожане про норманна, тем более что тот сидел во дворе у Эймунда как мышь, носа не высовывал. Ладожане отходчивы, стали поговаривать, что, может, и прошли бы норманны мимо, не тронули бы города. Разозлился на них Свул, его двор не раз горел от проклятых, где ж это видано, чтоб волк ближнюю овцу пожалел, а за дальней во двор полез?! Пошумела Ладога, пошумела и забыла.

А еще немного погодя пропала у Онфима лодка. Хорошая была, что твоя лодья, на такой в море ходить можно, не только по Нево. Сначала метался по берегу Онфим, ругался, а потом почему-то решил узнать, на месте ли спасенный? Бросились ко двору Эймунда. Вышла его жена, головой покачала:

– Нет мужа.

Ладожане ее приступом берут:

– А где он? А гость где, что недавно пришел?!

Та только головой мотает:

– Ничего не знаю, нету их.

Она вроде как недавно в Ладоге, язык плохо понимает не только словенский или чудинский, а даже норманнский, Эймунд ее откуда-то издалече привез. Не поверили ладожане, сами дом и двор обежали, правда, нет норманнов. Все ясно – их вина, что лодка пропала!

Потом и не вспомнить, кто первым крикнул:

– Жги дворы норманнские!

Бросились все, ни о чем не думая. Выскочил из своих ворот Коёнг, руками замахал, остановить ладожан пробует:

– Пошто мой двор жечь хотите?! Я в чем пред вами вину держу?!

И правда, не за что, никого не обидел Коёнг, все по чести делает, но толпа слепа и глуха, голоса разума не слушает. Запылали и сеновал, и амбары, и сам дом. Еле выскочила жена Коёнга с младшими детьми, а он сам со старшим все пытался растащить горелое, чтоб не занималось дальше. Только запалили сразу со многих сторон, и ветер сильный, посуху вмиг все заполыхало. Хозяина рухнувшей крышей придавило, старший его сын обгорел весь, по земле катался, пламя сбивал, от боли зверем выл.

А толпа дальше побежала, палили норманнские дворы, о своих не думая. Поняли, что творят, только когда огонь на двор Тувора перекинулся. Заголосила Таля не своим голосом, за ней следом многие бабы, а поздно. Занялась Ладога вся. Ладно бы один берег, так ведь на обоих норманнов запалили, оба берега и выгорели почти все. Метались ладожане: и словене, и меря, и веси, и чудины, и балты, все добро свое спасая. Да только мало помогло, застлал черный дым небо над Ладогой на весь день. Разносил его сильный ветер по округе, и на дальних огнищах увидели, решили, что напали на город вороги. Знал бы кто, что сами ладожане и виноваты! Все выгорело, остались только Суворова ковня, она у воды стояла, два двора словенских, что позади коёнговского, ветер огонь в другую сторону увел, да дом Сирка. То ли далеко от всех был, то ли его бог Род хорошо защитил. В остальной же Ладоге ни дома, ни тына – ничего нет, все огонь слизнул. Деревья, что поближе были, тоже пожелтели, спаленные пожаром. Только мост на тяжелых дубовых колодах выдержал, не погорел.