Вальтер Скотт - Антикварий Страница 10

— Ах, если бы вы знали, мистер Ловел, сколько времени и хлопот стоили мне эти стершиеся буквы! Ни одна мать не возилась так со своим ребенком — притом без всякой пользы, — но я почти уверен, что эти два последних знака имеют форму цифр или букв LV и могут дать хорошее представление о дате постройки, поскольку мы знаем aliunde[51], что здание было основано аббатом Валдимиром около середины четырнадцатого столетия. Но я уверен, что глаза более зоркие, чем мои, могли бы разглядеть и орнамент посередине.

— Мне кажется, — ответил Ловел, которому хотелось сделать старику приятное, — что он по форме напоминает митру.

— Несомненно, вы правы! Вы правы! Мне это никогда не приходило в голову. Вот что значат молодые глаза! Митра, митра, это подходит во всех отношениях.

Сходства было не больше, чем между облаком Полония и китом или дроздом[52]. Но его было достаточно, чтобы мозг антиквария начал усиленно работать.

— Митра, дорогой сэр, — продолжал он, идя вперед по лабиринту неудобных и темных переходов и прерывая свои рассуждения, чтобы предупредить гостя об опасных местах, — митра, дорогой сэр, подходит для нашего аббата не хуже, чем для епископа, ибо это был митрофорный аббат[53], чье имя стояло во главе списка… Осторожно: здесь три ступеньки!.. Я знаю, что Мак-Криб это отрицает. Но это так же достоверно, как то, что он увез без спроса моего Антигона[54]. Вы можете видеть имя аббата Троткозийского, abbas Trottocosiensis, в самом начале парламентских списков четырнадцатого и пятнадцатого веков… Здесь очень мало света, а эти проклятые бабы всегда оставляют лоханки в проходе! Осторожно, здесь поворот! Теперь поднимитесь на двенадцать ступенек, и вы будете в безопасности!

К этому времени мистер Олдбок дошел до верха винтовой лестницы, которая вела в его личные апартаменты, открыл дверь и отодвинул кусок ковровой ткани, которой она была завешена.

— Что вы тут затеяли, пакостницы? — вдруг закричал он.

Грязная, босоногая служанка, застигнутая в минуту страшного преступления — уборки sanctum sanctorum, бросила пыльную тряпку и убежала в противоположную дверь от лика разъяренного хозяина. Но молодая леди, присматривавшая за работой, не сдавала своих позиций, хотя, по-видимому, несколько оробела.

— Право же, дядя, в вашей комнате был ужаснейший беспорядок, и я зашла присмотреть, чтобы Дженни все положила на прежнее место.

— А кто позволил тебе — да и Дженни тоже — вмешиваться в мои личные дела? (Мистер Олдбок ненавидел уборку не меньше, чем доктор Оркборн или любой другой завзятый ученый.) Ступай, занимайся своими вышивками, обезьяна, и не попадайся мне здесь опять, если тебе дороги уши! Уверяю вас, мистер Ловел, что последний набег этих мнимых друзей чистоты оказался для моей коллекции почти таким же роковым, как посещение Гудибраса[55] для собрания Сидрофела[56]. И я с тех пор не знаю, где

… Мой старый календарь, которыйБыл врезан в медный верх доски.Где нэпировские[57] бруски,Где лунные часы, амфоры,Созвездья из цветных камней,Игрушки прихоти моей,

и так далее, как сказано у старого Батлера.

Во время этого перечисления потерь молодая леди, сделав реверанс перед Ловелом, воспользовалась случаем и скрылась.

— Вы задохнетесь тут в тучах пыли, которую они подняли, — продолжал антикварий. — Но уверяю вас, что около часа назад это была древняя, мирная, спокойная пыль и оставалась бы такой еще сто лет, если бы ее не потревожили эти цыганки, всюду сующие свой нос.

И действительно, прошло некоторое время, прежде чем Ловел сквозь тучи пыли мог рассмотреть комнату, в которой его друг устроил себе убежище.

Это была высокая, но не особенно большая комната, слабо освещенная узкими окнами с частым свинцовым переплетом. Конец комнаты был заставлен книжными полками. Занимаемое ими пространство было явно мало для размещенных на них томов, и поэтому книги стояли в два и три ряда, а бесчисленное множество других валялось на полу и на столах среди хаоса географических карт, гравюр, обрывков пергамента, связок бумаг, старинных доспехов, мечей, кинжалов, шлемов и щитов шотландских горцев. За креслом мистера Олдбока (это было старинное кожаное кресло, лоснившееся от постоянного употребления) стоял огромный дубовый шкаф, по углам украшенный херувимами в голландском вкусе, с большими неуклюжими головами и куцыми крылышками. Верх этого шкафа был загроможден бюстами, римскими светильниками и чашами, среди которых виднелось несколько бронзовых фигур. Стены были покрыты мрачными старинными коврами, изображавшими достопамятную историю свадьбы сэра Гавэйна[58] и воздававшими должную дань уродливости невесты. Впрочем, судя по наружности самого благородного рыцаря, он имел меньше основания быть недовольным разницей во внешнем благообразии, чем утверждает автор романа. Остальная часть комнаты была отделана панелями мореного дуба. Здесь висело несколько портретов рыцарей в латах, любимых мистером Олдбоком персонажей из истории Шотландии, и его собственных предков в париках с косичкой и расшитых камзолах. На огромном старомодном дубовом столе грудой лежали бумаги, пергаменты, книги, всякие мелочи и безделушки, мало чем примечательные, кроме ржавчины и древности, о которой эта ржавчина свидетельствовала. В самой гуще всей этой мешанины из старинных книг и утвари с важностью, достойной Мария на развалинах Карфагена[59], восседал большой черный кот; суеверному глазу он мог бы показаться genius loci[60], демоном-хранителем этого места. Пол, так же как стол и стулья, был затоплен тем же mare magnum[61] разнородного хлама, где было равно невозможно как найти какой-нибудь предмет, так и употребить его по назначению.

Среди этой неразберихи не так легко было добраться до стула, не споткнувшись о распростертый на полу фолиант или не попав в еще худшую беду — не опрокинув какого-нибудь образца римской или древнебританской керамики. А добравшись до стула, предстояло еще осторожно освободить его от гравюр, которые очень легко было повредить, и от старинных шпор и пряжек, которые, несомненно, сами причинили бы повреждения тому, кто внезапно сел бы на них. От этого антикварий особенно предостерег Ловела, добавив, что его друг, преподобный доктор Хевистерн из Нидерландов, очень пострадал, когда, не глядя, неосторожно сел на три старинные подметные каракули[62], которые он, мистер Олдбок, недавно выкопал в болоте близ Бэннокберна. Их некогда разбросал Роберт Брюс[63], чтобы поранить ноги коням англичан, и им же по прошествии долгого времени суждено было вонзиться в седалищную часть ученого утрехтского профессора.