Александр Дюма - Капитан Ришар Страница 10

Незнакомец сделал несколько шагов, затем остановился перед Наполеоном и после военного приветствия сказал:

— Да хранит Господь ваше величество от всех несчастий!

Император внимательно поглядел на него:

— О-о! Мы уже знакомы с тобой, храбрец!

— Сир, это я накануне сражения под Аустерлицем, на биваке, сообщил вам данные о расположении русской и австрийской армий.

— И довольно точные сведения, господин Шлик.

— Ах! Гром и молния! — воскликнул лжедровосек, употребив самое ходовое ругательство немцев. — Император меня узнал! Тогда все хорошо.

— Да, все хорошо, — сказал император, и, сделав знак начальнику штаба, добавил: — Я полагаю, вы можете спокойно меня оставить одного с этим человеком.

Вероятно, князь Невшательский был того же мнения, так как, не говоря ни слова, удалился со своими адъютантами.

— Прежде всего, — сказал император, — самое срочное. Ты можешь мне сообщить что-то новое об эрцгерцоге?

— О нем или о его армии, сир?

— О том и другом, если можно.

— Да, конечно, я могу это сказать: один мой кузен служит в его армии, а один из моих шуринов у него в камердинерах.

— Где он находится и где размещается большая часть его армии?

— Не считая пятидесяти тысяч солдат генерала Бельгарда, которые движутся из Богемии к Дунаю и которые, должно быть, ведут артиллерийскую перестрелку с маршалом Даву в Регенсбурге, у эрцгерцога что-то около ста пятидесяти тысяч человек; десятого апреля он с шестьюдесятью тысячами пересек Инн.

— Можешь показать на карте все его передвижения?

— Почему бы нет? Слава Богу, я учился в школе!

Император показал лазутчику карту, развернутую на столе.

— Ну, найди Инн на этой карте.

Лазутчику достаточно было одного взгляда. Он ткнул пальцем между Пассау и Титтмонингом.

— Смотрите, сир, — сказал он, — это здесь, в Браунау, эрцгерцог пересек реку; одновременно генерал Гогенцоллерн с тридцатью тысячами человек пересек ее под Мюльгеймом; наконец, еще один корпус около сорока тысяч под командованием… я не могу вам сказать, под чьим командованием, — нельзя быть сразу везде, а я был рядом с эрцгерцогом и не терял его из виду, — форсировал реку в Шердинге.

— Следовательно, у Дуная?

— Именно, сир.

— Но как же тогда, переправившись через Инн десятого, австрийцы не продвинулись ни на шаг?

— О! Да потому, что они на четыре дня завязли в болоте между Инном и Изаром и только вчера форсировали Изар под Ландсхутом — вот тогда-то и завязался бой.

— С баварцами?

— С баварцами, да, но поскольку тех было двадцать семь или двадцать восемь тысяч, они не смогли устоять и отошли в Дюрнбухский лес.

— Итак, мы находимся не более чем в двенадцати льё от врага?

— Даже меньше, так как с сегодняшнего утра он наверняка продвинулся вперед. Правда, не очень-то быстро продвигаешься, если вынужден преодолевать столько таких небольших рек, как Абенс слева, Большая и Малая Лабера справа, леса, холмы, болота, а проезжих дорог только две: одна — из Ландсхута в Нёйштадт, другая — из Ландсхута в Кельгейм.

— У него оставалась также дорога из Экмюля прямо в Регенсбург.

— Сир, я видел австрийские войска, продвигающиеся по двум другим дорогам, и, зная, что ваше величество должны прибыть сегодня в Донаувёрт и пожелает узнать новости, отправился в путь, и вот я здесь.

— Ну хорошо, ты не доложил мне ничего стоящего, но в конце концов сообщил все, что тебе известно.

— Пусть ваше величество задаст мне другие вопросы.

— О чем?

— Например, о настроении в стране, о тайных обществах, о святой Феме.

— Как, ты занимаешься также и этими вопросами?

— Я держу в памяти все, что касается моего государства, сир.

— Ну что ж, я с удовольствием послушаю, что думает о нас Германия.

— Она просто ожесточена против французов, ибо они не довольствуются тем, что побеждают и унижают ее, но и оккупируют, пожирают ее.

— Следовательно, твои немцы не знают поговорку маршала Саксонского «Надо, чтобы война кормила войну!»?

— Да нет, знают, но они предпочли бы быть сытыми сами, чем кормить других, и до такой степени желают этого, что поговаривают о том, чтобы избавиться от государей, которые не могут избавиться от вас.

— О-о! И какими способами?

— Двумя: первый — это всеобщее восстание.

Наполеон презрительно скривил губы:

— Это могло бы произойти, если бы меня разгромил эрцгерцог Карл, но…

— Но?.. — повторил лазутчик.

— Но разобью его я, — сказал Наполеон, — а следовательно, восстания не будет. Перейдем к другому способу.

— Второй способ — это удар ножом, сир.

— Ба! Таких, как я, не убивают!

— Однако Цезаря убили.

— О! Обстоятельства были тогда другие, а потом для Цезаря быть убитым было большое счастье: ему было что-то около пятидесяти трех лет, то есть возраст, когда гений мужчины начинает слабеть. Он был всегда удачливым. Как говорил Людовик Четырнадцатый господину де Вильруа, «Фортуна любит молодых», а она, возможно, уже отворачивалась от Цезаря. Одно-два поражения, и Цезарь уже не был бы Александром — это был бы Пирр или Ганнибал. Ему повезло: он нашел десятка два глупцов, не понявших, что Цезарь не был лишь римлянин — это был дух Рима; они убили императора, но из самой крови императора родилась империя! Будь спокоен, я еще не достиг возраста Цезаря, Франция в тысяча восемьсот девятом году тоже не та, каким был Рим в сорок четвертом году до Рождества Христова: меня не убьют, господин Шлик.

И Наполеон засмеялся над этой исторической параллелью, которую он привел баденскому крестьянину, правда отвечая скорее своим мыслям, чем своему собеседнику.

— Все это вполне возможно, — возразил Шлик, — но я все же призываю ваше величество обращать внимание на руки тех, кто слишком приближается к вам, особенно если эти руки будут принадлежать членам Тугендбунда.

— Я думал, что все эти ассоциации вымерли.

— Сир, немецкие государи, и особенно королева Луиза, возродили их. Таким образом, в настоящее время в Германии имеется около двух тысяч молодых людей, поклявшихся убить вас.

— И у этой секты есть свои пункты сбора?

— Конечно, не только свои пункты сбора, но еще и свой устав, обряд посвящения, свой девиз, свои опознавательные знаки.

— Откуда ты это знаешь?

— Я ее член.

Наполеон невольно сделал шаг назад.

— О! Не бойтесь ничего, сир! Я вхожу в секту, но в качестве щита к доспехам: чтобы парировать удары!

— И где они собираются?

— Повсюду, где есть подземелье или развалины. Немцы — большие любители всего живописного, как это хорошо известно вашему величеству. Они во все привносят поэзию. К примеру, поедет ваше величество в Абенсберг и посетит старый разрушенный замок, что венчает гору и возвышается над Абенсом, — так это тот самый, в одном из залов которого я и был принят неделю тому назад…