Роберт Сервис - Аргонавты 98-го года. Скиталец Страница 10

— Расскажи-ка мне о них, — сказал я.

— Ладно, видишь этого парня около нас.

Я посмотрел. Это был тщедушный молодой человек, с мягкими тонкими чертами и необыкновенно свежим цветом лица.

— Этот малый был банковским клерком. Его имя Пинклув. Он хотел связаться с какою-то девицей, но директора, видно, не особенно настаивали на этом. Теперь он послал к черту свою службу и всадил все свои сбережения в это предприятие. Вон там в толпе на пристани его девица.

В мозаике человеческих лиц было вкраплено одно, показавшееся мне олицетворением девической прелести она без смущения заливалась слезами.

— Как счастлив этот бедняга, — сказал я, — что кто-то так огорчен его отъездом.

— Несчастен, хочешь ты сказать, дружище… Разве ты хотел бы иметь на себе путы, идя на такое дело?

Он указал на длинноволосого юношу с развевающимися концами галстука.

— Посмотри на этого бледнолицего чудака с видом артиста рядом с ним. Он резчик по дереву. Они зовут его Глобсток. Он сказал мне, что его ремесло резчика, наверное, пригодится, когда нам придется мастерить себе лодки на озере Беннет. А там третий, вон, посмотри, тот маленький, высунувшийся вперед.

Я увидел худого, узкогрудого человека с самоуверенным, решительным видом.

— Это профессор, напичкан книгами о Юконе. Это всеобщий календарь на ножках. Ему известно все. Послушал бы ты его монолог на тему как что делается. Он намерен жить на палубе, чтобы приучить себя к суровостям полярного климата. Работает гирями, чтобы развить мускулы и быть в состоянии сгребать самородки.

Наши глаза перебегали от группы к группе, подмечая характерные фигуры.

— Посмотри-ка на этого белобрысого англичанина. Он ехал вместе со мной в пульмане из Нью-Йорка. Чертовски надоедлив. Когда мы подъезжали к Фриско, он сказал: «Самая трудная часть путешествия уже позади». А вон там Ромул и Рем, близнецы. Стройные ребята. Единственная примета, по которой я различаю их, в том, что один шнурует сапоги туго, другой слабо. Они ужасно много воображают друг о друге.

Он повернулся в другую сторону, где Блаженный Джим разговаривал с двумя мужчинами:

— Вот пара победителей. Я ставлю на них в ординаре. Ничто на Земле не остановит этих молодцов. Прирожденные американцы, оба решительные и неустрашимые. Взгляни-ка на того высокого, который курит сигару и разглядывает женщин. Это настоящий атлет. Его имя Мервин, весь из ремней и китового уса. Упругий, как охотничий лук. Уж он-то преодолеет. Взгляни на другого! Его зовут Хьюсом, крепок, как башня, мускулист, как медведь. Врос в землю. Это воплощение Сильного. Посмотри на его суровое, решительное лицо. Такого не согнешь.

Он указал на другую группу.

— А вот три хищные птицы: Бульгамер, Маркс и Мошер. Огромный со свиными глазками и тяжелой челюстью — это Бульгамер. Он по ресторанной части. Тот, среднего роста, в фуражке — это Маркс. Посмотри на его жирное желтое лицо, покрытое прыщами. Это любопытная штучка. Именует себя маклером по золотым приискам. Третий — Джек Мошер — картежник до мозга костей, надежный человек, был раньше священником.

Я снова посмотрел. Мошер как раз снял шляпу. У него была совершенно лысая вытянутая голова, прищуренные хитрые глазки и незначительный нос. Всю остальную часть лица занимала борода. Она росла, черная как бездна, спускаясь к выпуклости его живота и, казалось, истощила череп своим изумительным изобилием. На палубе раздавались сочные жирные звуки его голоса.

— Препротивный тип, — сказал я.

— Да, таких много на пароходе. Тут едет целая группа каскадных танцовщиц со своей обычной свитой паразитов. Взгляни на этого полукровку. Вот подходящий человек для той страны — полушотландец, полуиндус. Самый спокойный человек на пароходе, незначительный с виду, но крепкий, как проволочный гвоздь.

Я увидел сухощавого смуглого человека с большими глазами и плоскими чертами лица, курившего папиросу.

— Посмотри, вон там, рядом с нами евреи Майк и Ревекка Винкельштейн. Они едут, чтобы открыть кафешантан.

Мужчина был маленькое кривоногое существо, с нафабренными усами и косыми глазами, напоминавший лицом жирный окорок. Но мое внимание привлекла женщина. Никогда не видал я раньше такой представительной амазонки, ростом в шесть футов без малого, с массивными формами. При этом она была красива красотой брюнетки, хотя вблизи лицо ее казалось чувственным и наглым. У нее были мягкие вкрадчивые манеры и грубое остроумие, которым она покоряла толпу. Опасная, бессовестная и жестокая, подумал я. Мужеподобная женщина, должно быть — ведьма.

Я уже начал уставать от толпы и мечтал о том, чтобы сойти вниз. Мое любопытство исчезло. Но голос Блудного Сына снова раздался в моих ушах:

— Вон старик со своей внучкой, кажется, родственники Винкельштейнов. Сдается мне, что старикашка немного развинтился. Красивый человек, однако. Похож на Ветхозаветного пророка в отставке. Выходец из Польши. Говорит не то по-еврейски, не то на каком-то другом жаргоне. Единственное, что он знает по-английски — это «Клондайк-Клондайк». У девочки несчастный вид. Бедная маленькая нищая.

«Бедная маленькая нищая». Я слышал эти слова, но мысли были далеко. К черту польских евреев и их внучек. Я хотел, чтобы Блудный Сын предоставил меня собственным мыслям, мыслям о моей горной родине и близких мне. Но нет. Он настаивал:

— Ты не слушаешь меня. Посмотри. Почему ты не хочешь?

Итак, чтобы угодить ему, я повернулся кругом и посмотрел. Старик патриархального вида примостился на палубе. Рядом с ним, положив руку на его плечо, стояла тонкая фигурка вся в черном, фигура девушки. Глаза мои равнодушно поднялись от ее ног к лицу. Тут они остановились. Я едва перевел дух. Я забыл все окружающее. Так я впервые увидел Берну. Я не буду описывать девушку. Описания так бледны на бумаге. Скажу только, что лицо ее было очень бледно, а огромные «серые глаза глядели скорбно. Щеки ее впали, рот был твердо сжат. Все это я хорошо запомнил, но сильнее всего врезались мне в душу эти большие серые глаза, с тоской устремленные туда, на далекий восток, где жили ее грезы и воспоминания. Бедная маленькая нищая!

Тут я выругал себя за чрезмерную чувствительность и спустился вниз. У меня была каюта под номером 47. Мы трое разошлись в сутолоке, и я не знал, кто будет моим товарищем по койке. В очень подавленном настроении я вытянулся на верхней койке и предался грустному раскаянию. Я слышал, как подняли последние сходни, слышал громкое ликование толпы и мерное трепетание машин, но не мог оторваться от своих дум. Снаружи была суета, надвигалась темнота. Вдруг у моей двери раздались голоса. Горловые звуки смешивались с мягкими. Затем раздался робкий стук. Я быстро ответил на него.