Александр Корделл - Белая кокарда Страница 11

— Так, — сказал он, и палец его застыл на курке.

— Что тебе надо?

— Ты здесь от имени патриотов?

— Да, — отвечал я.

Он засмеялся.

— Неплохо, — сказал он глухим басом. — Только что ты ужинал у Бэ́джинала Ха́рви, жал ему руку и клялся в дружбе. Но стоило ему отвернуться, как ты уже скачешь в Дублин к англичанам.

— О чём ты говоришь, не понимаю?

— Не понимаешь? Богом клянусь, ты у меня ещё до рассвета всё поймёшь. Я о тебе всю правду знаю — я за тобой от самого Барджи Кастл до Эннискорти скакал. Ты был на сборе драгун из Нью-Росса, а они отправились в Го́ри, чтобы доложить обо всём Комитету. — Он ближе подступил ко мне. — А ну-ка, скажи по правде, разве тебя можно оставить живым? Сначала ты делишь хлеб и соль с такими достойными людьми, как Харви и Кью, а потом скачешь их предавать.

Я сказал ровным голосом:

— Ты принял меня за кого-то другого. Я никогда не слышал об этих людях, а в Барджи Кастл я никогда не бывал и даже не знаю, где он находится.

— Ах вот как! Зато, держу пари, постоялый двор Джо Лихейна тебе известен!

— Да.

— Будешь мне говорить, что ты там не ночевал?

— Нет, ночевал.

— Было у тебя там свидание с английскими драгунами?

— Нет, свидания не было, они пришли неожиданно.

— А теперь ты куда?

— В Дублин.

— От этого не отпираешься?

Только тут я заметил в его речи простонародные интонации.

— Нет. Вот кончим этот разговор, и я поскачу в Дублин.

— Ты не поскачешь в Дублин, Йона Баррингтон, ты сейчас же вернёшься назад в Уэксфорд, в Барджи Кастл.

— Подожди, — сказал я и отвернул свой кожаный камзол и встал так, чтобы лунный свет упал на меня и он смог увидеть белую кокарду; может, он знает, что это такое.

— Это что? — спросил он.

— Белая кокарда. За бога, за честь, за Ирландию!

— Ну конечно! — Он расхохотался. — Будь ты взаправду патриот, ты бы надел зелёное. Белое — это цвет труса Йоны Баррингтона.

— Я не Баррингтон, — сказал я. — Я Джон Риган.

— Объяснишь это мистеру Бэджиналу Харви, когда мы вернёмся в Барджи Кастл. — И, взмахнув пистолетом, он скомандовал — А ну выходи, предатель!

Я знал, что стоит мне выйти из пещеры, как он заставит меня скакать назад в Уэксфорд, и что все мои просьбы заехать на постоялый двор Лихейна, где Джо и Кэтлин поручились бы за меня, будут бесполезны. Я не сомневался, что он принял меня за человека по имени Баррингтон, который, так же как и я, провёл прошлую ночь у Лихейна. И хоть он и был ирландским патриотом, Ирландии сейчас от него проку не было. Если он хотел ради общего дела задержать Баррингтона, пусть и едет за ним.

Я не мог скакать с ним сорок миль назад в Уэксфорд из-за блажи, за которую ему же придётся перед всеми извиняться.

— Выходи же, выходи! — скомандовал он, ибо я нагнулся, чтобы поднять драгоценное седло.

Он выстрелил — я выпрямился и швырнул седло ему под ноги. Он покачнулся, я кинулся на него, изо всех сил ударил его в живот, а когда он замычал и согнулся, я двинул его в челюсть. Он отлетел назад, с глухим стуком ударился о стену пещеры затылком и повалился навзничь, широко раскинув руки и ловя ртом воздух. Майя и белый конь били копытами, взвивались на дыбы, когда я выбежал на лунный свет, отвязал белого коня и шлёпнул его по боку. Он ускакал вниз по дороге, а я бросил седло Майе на спину и только собрался затянуть подпруги, как он снова бросился на меня, нырнув ей под брюхо и схватив меня за ноги. Мы упали и покатились по земле меж её копыт; выпрямившись, я отбросил его назад, но в ту же минуту он снова вскочил. С хриплым криком он бросился на меня, но я сделал шаг в сторону, и он пролетел мимо, зашатался и обернулся. Я увидел его сильную квадратную челюсть, сверкающий взгляд и понял, что он старше меня по меньшей мере вдвое. Драться с тридцатилетним мужчиной трудно, ибо он и силён, и вынослив. Я понял, что, если тотчас не положу конец этой драке, он меня одолеет; моя рука сама собой потянулась к шпаге, которая висела у меня на поясе. Я мог бы снова сделать шаг в сторону и пронзить его шпагой, когда он бросился на меня, как бык. Но нет, это было выше моих сил. Как ни глупа была его ярость, он всё же был, как и я, ирландским патриотом, и я его даже ранить не мог.

— Подлый лоялист! — закричал он. — Я тебя заставлю вернуться к Бэджиналу Харви, умру, но заставлю.

И кинулся на меня, размахивая кулаками.

А теперь не торопись, как говорил мне отец; теперь надо действовать с умом. Я пошире расставил ноги, откинулся, когда он обрушил на меня град ударов, и изо всех сил ударил его в челюсть. Удар ошеломил его, но и я покачнулся, ощутив, какая в нём сила.

Он замер, словно медведь, пронзённый копьём, и с остекленелыми глазами начал медленно валиться набок. Он даже не всхлипнул, а повалился прямо передо мной — я едва успел подхватить его и осторожно опустить на землю.

— Прости, приятель, — сказал я и расстегнул ему ворот.

Но не прошло и минуты, как он пошевелился, повинуясь глубокому инстинкту бойца. Я понял, что, задержись я ещё на мгновение, и он поднимется и снова пойдёт на меня; есть люди, которые не понимают, когда надо остановиться. Я кинулся к Майе, вскочил в седло и поскакал по лесу в неярком свете луны. По дороге я приостановился и, поймав за уздечку большого белого коня, проскакал вместе с ним по склону, а потом по ровной белой дороге мили две до Тайнехили и отпустил его. Он тут же заржал и помчался куда глаза глядят. Красивое это было зрелище — грива летит по ветру, а невидимые копыта глухо стучат по короткой траве. Он поднялся на дыбы, вскинув голову к звёздам, великолепный в своей свободе. Но вдруг, словно вспомнив о хозяине, круто повернул и поскакал обратно по дороге, которой мы выехали из лесу. Я понял, что через пять минут ирландский патриот снова сядет в седло и тронется в путь, чтобы свернуть мне челюсть. Я усмехнулся, лизнув свою вспухшую руку. В следующий раз мне худо придётся, это уж точно, ибо удар был верный.

— Что ж, вперёд!

Я дал Майе шпоры, и мы полетели по дороге в Тайнехили, будто за нами черти гнались, переплыли реку к югу от Рэтдрама и устремились просёлочными дорогами на север, к морю.

Ночь пахнула запахом моря, и глаза защипало от соли. Помню, звёзды в это утро на рассвете были бледны и прекрасны, созвездия ярко сияли в небе, а красавица луна опустилась на самый высокий шпиль Уиклоу.

На небольшой прогалине неподалёку от дороги я помолился за отца, радуясь своему избавлению.

Когда-то мы с ним отдыхали на этой прогалине у дороги в Уиклоу, и мне было с ним тогда тепло и хорошо.

Доносчик

Неподалёку от прогалины из ночного тумана выплыл, словно призрачный корабль, древний, покосившийся сарай. Возле него стояла хижина, она была объята сном. Подслеповатые окна тускло мерцали в свете луны, умиравшей над Уиклоу. Вдали пробуждался город — хлопали двери, слышались голоса; туман донёс слабый плач ребёнка; мычали коровы, кричали петухи; часы мрачно пробили на ратушной башне. Светало.