Георгий Брянцев - Это было в Праге. Том 2. Книга 3. Свет над Влтавой Страница 11

– Я вам напомню лишь одно слово, – сказал Борн, – а выводы вы сделаете сами. Это слово «Драва».

Теперь кровь отлила от лица Нерича. «Драва» – это кличка, данная ему Обермейером. Нерич был оглушен.

– Я понимаю вас, – пришел ему на помощь Борн. – В вашей голове все перепуталось, но я постараюсь внести ясность. Американской разведке еще в конце тридцать восьмого года стало известно, что врач Нерич сотрудничает с гестапо и его представителем в Чехословакии.

Борн медленно вынул коробку спичек и так же медленно закурил. Нерич получил маленькую передышку, у него было время обдумать все, что он сейчас услышал от американца.

– Кстати, – проговорил Борн спустя минуту, – гестапо за эти годы не пыталось возобновить с вами отношения?

– Нет, – мрачно ответил Нерич.

– Отлично, – ответил Борн. – Забудем об этом. Я считаю, что вам необходимо покинуть страну. Как ваше мнение?

Нерич растерянно развел руками. У него не было сейчас никакого мнения. Он не знал, что отвечать Борну.

– Как нашему человеку, я могу сказать, – продолжал полковник, отлично замечая растерянность Нерича, – могу вам сказать, что акции короля Петра погорели. Престола ему больше не видать. Нет сейчас никакого расчета служить королю. Игра не стоит свеч. Песенка вашего генерала Михайловича тоже спета или почти спета. Мы его поддерживаем только постольку, поскольку он борется против большевизации Югославии. В Белград вам нельзя и носа показывать.

Нерич в полном удивлении смотрел на американца. Дуглас Борн улыбнулся.

– Я считаю, что в Швейцарии вам будет неплохо.

Нерич чувствовал, что в голове у него полный сумбур. Он все еще не мог собраться с мыслями и, вместо того чтобы разобраться в главном, задавал нелепые вопросы:

– Когда мне нужно выезжать?

– Вы отправитесь с первым самолетом, который опустится здесь. И вы получите от меня письмо…

Самолет прилетел в начале апреля сорок пятого года, когда Советская армия уже вышла к Одеру, овладела Будапештом, Данцигом, Братиславой, Кенигсбергом и подходила к Вене.

Всякий поворот в своей судьбе Нерич встречал со страхом, но позже, освоившись, принимал все как должное и даже умел находить выгоду в создавшемся новом положении. Появлялись деньги и, главное, чье-то покровительство. Он начинал чувствовать себя уверенно. А без покровительства, без защиты сильной руки он уже не мог существовать и страшился одиночества.

Правда, новые обязанности приносили не только деньги, но и унижения. В первый раз Нерич ощутил это, когда стал агентом гестапо. Так же было и позже, во время работы на Управление стратегических служб США. Его понуждали, им понукали, над ним открыто издевались, ему угрожали разоблачением и кое-чем похуже. Он разучился протестовать и отстаивать собственные взгляды, права и принципы, которых хотел придерживаться. Они никому не были нужны, эти его принципы. Предавая человека, Нерич мучился, но только вначале. Позже изворотливая совесть находила оправдание его гнусным поступкам, и он успокаивался. Он научился притворяться, втираться к людям в доверие, умело пользоваться расположением людей, их откровенностью. Добытые таким путем сведения он подчинял своим целям, а вернее, целям, поставленным его хозяевами. Он лгал, не краснея и не бледнея, и упивался собственной ложью. Это выходило у него так естественно, что люди проникались к нему симпатией и уважением, они легко доверяли ему. А он, не моргнув глазом, предавал их. Свое падение Нерич осознал в полной мере в те минуты, когда принял от Обермейера деньги за попытку жениться на Божене. Ему было и страшно и стыдно тогда. Но все-таки он выполнил поручение гестапо и сделал предложение Божене.

Он выполнял все, что ему приказывали, и выполнял без сопротивления. Но когда Борн предложил ему вернуться в Прагу и осуществить наконец тот самый план, который наметил еще Обермейер, то есть жениться на Божене Лукаш, коммунистке и дочери сотрудника Корпуса национальной безопасности Чехословакии, Нерич впервые за долгие годы запротестовал. Может быть, в нем заговорила человеческая порядочность или он вспомнил все светлое и чистое, что внесла в его жизнь Божена. Но что значил его протест? Он остался гласом вопиющего в пустыне. Его возражения не имели никаких последствий.

Дуглас Борн подтвердил приказ, и этого было достаточно, чтобы Нерич сдался. Правда, в мыслях он еще сопротивлялся, но это не продолжалось долго. Воля его была смята. Он сел за разработку плана своего возвращения в Прагу. Он отлично понимал, что его женитьба на Божене – это не цель, которую преследует Борн, а только средство к достижению этой цели. А какой именно цели, он не знал, ему обещали рассказать об этом в Праге.

3

Вечером Нерич приехал в дом Лукаша. Божена крикнула в соседнюю комнату:

– Отец! К нам гость, товарищ Нерич!

Слово «товарищ» резнуло слух Нерича. Такое обращение было ему и непривычно, и неприятно. Но он заставил себя улыбнуться. Снимая макинтош, он бегло оглядывал квартиру. Появились новые вещи: шифоньерка, диван (правда, небольшой, но удобный, мягкий), одностильные стулья (не сборные, как прежде), большой красивый радиоприемник.

Лукаш вышел к гостю, раскуривая трубку, – все ту же черную, прокуренную трубку, которую впервые увидел Нерич, когда застал Лукаша в постели в тридцать восьмом году.

Протянув руку, Лукаш с неожиданной мягкостью сказал:

– Вот хорошо, вместе и поужинаем.

Он запросто подтолкнул Нерича к столу.

– Дочка, нам не помешает стаканчик вина. Как вы полагаете, а? – улыбаясь в седые усы, спросил он гостя. – Правду говорят: гора с горой не сходятся, а человек с человеком непременно сойдутся.

Нерич, ободренный таким приемом, забыл о своем страхе, который преследовал его за все время пути сюда. Он почувствовал себя в седле. Оживленно он начал рассказывать, какое глубокое впечатление произвела на него Прага после восьми лет его скитаний. Он стремился закрепить свое положение в этой семье, заручиться добрым отношением Ярослава Лукаша. Так или иначе, сегодня должно решиться, войдет он в эту семью или нет. Лукаш изменился за эти годы в лучшую сторону, стал приветливее, веселее. И если Лукаш скажет «да», то вряд ли Божена скажет «нет». И Нерич решил пустить в ход все свое обаяние.

Красноречиво расхвалив Прагу, он перешел к воспоминаниям о годах борьбы с немецкими оккупантами. Заранее обдуманный и тщательно подготовленный рассказ, в котором было много фактов и фамилий, уже известных Лукашу, произвел хорошее впечатление. Лукаш, не выпуская трубки изо рта, внимательно слушал. Божена не сводила глаз с Нерича. Она уже забыла о тягостном чувстве, которое оставила в ней их первая встреча. Нерич снова нравился ей.

«Конечно, он изменился, – рассуждала она, – но все такой же хороший, мужественный и красивый».

Рассказ о ранении Нерича вызвал на глазах Божены слезы – так ей стало жалко его.

За время ужина Лукаш трижды набивал свою трубку, всякий раз легким постукиванием о пепельницу очищая ее от пепла.

Наконец Лукаш воспользовался перерывом в беседе и поднял свой бокал.

– Ну, за ваш благополучный приезд!

Когда осушили бокалы, он спросил:

– Надолго к нам?

– Да, вероятно, надолго, – Нерич вздохнул. – У меня была возможность поехать в Будапешт или Софию, но я… избрал Прагу.

Божена быстро поднесла ко рту чашку кофе.

– Что ж, Прага достойный город, – усмехнулся Лукаш и поглядел на дочь. – Признаться, люблю ее, красавицу. А скоро мы сделаем ее еще лучше. – Он встал и одернул китель. – Ну, хорошие мои, вы тут беседуйте, а мне пора.

Лукаш поцеловал дочь, пожал руку Неричу и ушел.

Нерич пересел на диван.

– Даже не верится, что прошло восемь лет. Будто только вчера мы расстались с тобой в этой милой комнатке.

Божена поправляла рукой волосы. Она не только не подурнела, но расцвела и похорошела. Она была удивительно женственна, и этого не мог не отметить Нерич. Волосы ее были собраны на затылке узлом. Голубые глаза все так же ясны, но затуманены легкой грустью. Откуда эта грусть? Раньше Нерич не замечал ее. Взгляд ее был наивен, доверчив, покорен. Что-то новое было в ней.

– Сядь со мной, Божена, – попросил Нерич.

Божена встала из-за стола, но не подошла к нему – начала убирать посуду.

– Я не люблю этот диван.

– А я привез твои письма.

Она удивленно взглянула на него.

– Зачем?

– Чтобы напомнить, что ты обещала в них. Ты обещала сохранить нашу дружбу навсегда.

Божена не понимала, зачем нужно это напоминание. Не проявляя любопытства, она продолжала убирать со стола.

Нерич подошел к ней.

– Я не узнаю тебя, Божена. Неужели ты забыла наш последний вечер перед разлукой и… свою клятву ждать меня? – Он взял Божену за плечи и привлек к себе. – Помнишь, ты сказала: «Когда минует гроза»?

Божена посмотрела ему в лицо.

– Хорошо помню, Милаш.

С облегчением он обнял ее. Губы их соединились.