Пиратская доля (СИ) - "Милена Вин" Страница 11

Понятия не имею, о каком удовольствии говорила Жаннет… Чувствую я себя сейчас просто ужасно. Это ведь совсем на меня не похоже. Может, дело привычки? Ко всему ведь можно привыкнуть. И, пожалуй, привыкнуть к мужской, но, тем не менее, действительно удобной одежде я тоже смогу.

Еще немного повозившись с новым для меня одеянием – поправив рубаху, отдернув жилет – и пару раз глянув на себя в зеркало, я, наконец, вышла на крыльцо. Капитан, прислонившись затылком к столбу и сложив на груди руки, стоял на лестнице с закрытыми глазами. Ночь была теплая, поэтому он был одет в рубаху бордового цвета с закатанными рукавами, штаны и сапоги. На поясе у него закреплены ножны, из которых торчала абордажная сабля, а через плечо, на тонком ремешке, висит небольшая кобура с пистолетом. Зачем же ему сейчас понадобилось оружие?..

Словно почувствовав мой пристальный взгляд, мужчина открыл глаза и посмотрел на меня. На его лице мелькнуло удивление, плавно сменившееся на одобрение. Он осмотрел меня с ног до головы так внимательно, оценивающе, что я не смогла сдержать нервную дрожь, выдающую мое жгучее волнение, а затем сказал сиплым, низким голосом:

– Вам очень идет.

Даже не знаю, стоит ли это принимать за комплимент. Выглядеть хорошо в мужской одежде – это что-то невероятное для меня.

– Спасибо, – кивнула я.

Капитан выпрямился и, прокашлявшись, спросил:

– Как вы себя чувствуете? Есть силы на то, чтобы добраться до Кингстона?

– Есть, – сразу кивнула я, не веря своим ушам. Значит, он вправду услышал меня утром? – Вы отведете меня домой?

На секунду мне показалось, что на лице капитана Рэкхема промелькнула тень раздражения, и от волнения я закусила нижнюю губу.

– Я приведу вас туда, – поправил он меня. – Вы соберете то, что вам нужно, и мы уйдем.

Я с трудом сдерживала улыбку, до сих пор не веря в этот жест доброй воли. Все мои платья, любимые книги и разнообразные мелочи остались на торговом судне, и, к сожалению, после абордажа никто не доставил мне сундук с моими вещами. Поэтому мне хотелось сейчас собрать все необходимое, чтобы больше не быть обязанной кому-либо и не носить чужую одежду.

Капитан вывел из загона гнедую лошадь, усадил меня на нее, а сам, взяв поводья, пошел пешком рядом с нами. В джунглях мы шли по тропинке, но я совершенно не запоминала дорогу. Не понимаю, как капитан так легко ориентируется в кромешной темноте. Свет луны пробивался сквозь густую растительность, но мне оказалось этого мало – я с трудом различала деревья.

Было немного страшно. Я нервно озиралась по сторонам, пытаясь разглядеть возможную опасность в кустах. Кажется, поэтому капитан и прихватил с собой оружие, опасаясь встречи с дикими животными. Конечно, мне было легче, ведь на лошади ехала именно я, но сейчас я больше переживала за мужчину, смело ступающего по земле и ведущего за собой тихо плетущуюся кобылку.

Все мои опасения улетучились, когда мы вышли из джунглей в один из самых бедных районов Кингстона. После этого капитан взобрался на лошадь, сев позади меня, и погнал вперед.

От его прикосновений, близости и дыхания стало вдруг жарко-жарко, словно кожи почти касалось пламя свечи. Черт побери, это просто невыносимо...

Все это время, пока я показывала капитану дорогу к своему дому, и мы ехали по ночному городу, меня била легкая дрожь, а сердце стучало как бешеное. Вряд ли это можно назвать нормальной реакцией здорового человека...

Когда мы, наконец, подъехали к огромному дому из белого кирпича с венецианскими окнами, я первая спрыгнула с лошади и, дождавшись, пока капитан привяжет зверя к дереву, направилась к главной двери. Руки почему-то дрожали, а на душе было неспокойно. Когда-то родной дом казался теперь мне чужим, незнакомым.

Я остановилась у входа и взглянула на стоящего позади меня мужчину.

– Ключа нет... – едва слышно выдавила из себя я.

Капитан беззлобно усмехнулся, аккуратно отодвинул меня в сторону и резким движением выбил дверь. Жалобно скрипнув, она медленно отворилась.

– Замечательно, капитан, – язвительно протянула я, проходя внутрь. – Вы сломали мою дверь.

– Мне показалось, вы именно этого и хотели, – насмешливо улыбаясь, ответил мужчина, вошел в дом следом за мной и осторожно прикрыл дверь. Какой теперь в этом смысл? Она все равно сошла с петель.

Я осмотрелась. Впереди тянулся длинный коридор, справа находилась огромная дверь в кабинет отца, совмещенный с библиотекой, в конце коридора – арка, ведущая в столовую, а слева – лестница с резными перилами. Тихо так, пусто. В этом доме царила мертвая тишина, да и сам он вдруг после смерти папы превратился в мертвеца. Нет хозяина – нет жизни в доме.

Медленно я поднялась на второй этаж и сразу же свернула в свою комнату. Капитан пошел следом за мной. Яркий свет луны освещал небольшую комнатушку, и я увидела на кровати и на полу впопыхах разбросанные вещи. Папа назвал бы меня неряхой, если бы увидел весь этот бардак, а я не стала бы отрицать – убираться за собой я не привыкла.

Я подошла к комоду, открыла верхний ящик и, порывшись в таких ненужных, кажущихся теперь чужими вещах, нашла серебряный кулон на тонкой цепочке. Это кулон моей мамы. Единственное напоминание о ней, кроме портрета в библиотеке. В день отъезда я совершенно забыла об этой маленькой вещице, и потом на корабле долго не могла заснуть от обиды и своей глупой забывчивости. Теперь я рада, что мне представился шанс забрать его с собой.

– Возьмите, – сказал капитан и протянул мне два небольших льняных мешка. – Можете сложить сюда свои вещи.

– Спасибо, – тихо отозвалась я.

Надев на шею кулончик, я начала метаться по комнате и закидывать в мешки то, что мне казалось нужным – пару сменных платьев, обувь, любимую расческу, чулки и сорочки. Даже пудру с собой прихватила, на что капитан лишь сдержанно улыбнулся.

Закончив собирать вещи, я отдала мужчине два заполненных мешка и, вспомнив про книги, сбежала по лестнице на первый этаж. Остановилась я только у двери в кабинет. Неуверенно касаясь пальцами ручки, я все не решалась зайти туда, словно после этого случится что-то ужасное. А может, так и будет. Там все принадлежит отцу – стол, стулья, книги. Каждая мелочь будет напоминать о давно минувших днях.

Только когда позади меня раздались шаги капитана, я отворила дверь и зашла внутрь. В нос тотчас ударил запах старых книг и дерева. Сердце жалобно сжалось в моей груди, и я неуверенно прошлась вдоль заполненных стеллажей, едва касаясь пальцами переплетов книг. Здесь так много воспоминаний. Все они – радостные, счастливые. Так много детских книжек, которые папа читал мне перед сном снова и снова, а после нежно целовал в лоб и уходил в свою комнату. Вот бы вновь ощутить прикосновение его теплых губ к своей коже, услышать ласковый убаюкивающий голос...

Слегка встряхнув головой, я нашла пару книг, в основном романы, чтобы читать их в свободное от безделья время, и вышла к капитану. Он стоял у дальней стены, где висели портреты моих родителей. Подойдя к нему, я положила в мешок книги и, выпрямившись, тоже посмотрела на портреты.

– Это ваша мать? – спросил капитан, кивнув на изображение женщины с рыжими кудрями и светлыми зелеными глазами.

– Да, – тихо ответила я, внимательно осматривая портрет. Художник отлично ухватил и передал ее черты. Именно такой я ее и помнила – нежной, мягкой, спокойной. – Она умерла, когда мне было семь лет, – зачем-то сказала я и почувствовала, как меня охватывает волна печали. Невыразимой, глубокой печали.

Краем глаза я заметила, что взгляд капитана обратился ко мне. Но я не обернулась к нему, продолжила смотреть на портреты, словно видела их первый раз в жизни.

– Я была единственным ребенком, – тихо продолжила я. Наверное, этот рассказ больше предназначался мне, а не капитану. Хотелось выговориться. – Больше мама не смогла забеременеть. После ее смерти папа не находил себе места, так тосковал по ней. У меня сердце разрывалось от боли. Но вместе мы справились с этим. Боль утихла, и мы стали вспоминать матушку с доброй улыбкой, а не со жгучими слезами на глазах. Я все спрашивала папу, не хочет ли он жениться снова... И облегченно вздыхала, когда он говорил, что ему никто не заменит мою мать. Она всегда рядом, всегда здесь – так он говорил...