Один день в Древних Афинах. 24 часа из жизни людей, живших там - Филипп Матисзак Страница 11

С тех пор Фукидид живет в своих родовых владениях во Фракии. От одиночества он не страдает: все уважающие себя афиняне, которым случается оказаться поблизости, непременно его навещают. Каждому известно, что вынужденное бездействие побудило Фукидида взяться за работу над историческим трудом, которому предстоит стать главной книгой, повествующей войне Афин со Спартой. Почти все афиняне старше двадцати пяти лет участвовали в этой войне, и многие ветераны готовы поведать Фукидиду о своей роли в ней (разумеется, героической).

За подробностями историк обращается не только к афинянами, но и к фиванцам, коринфянам и спартанцам, представляющим другую сторону конфликта. Он намеревается рассказать о войне объективно и беспристрастно. Потому-то командир отряда и не афиширует свое намерение доставить Фукидиду записи бесед с отцом о произошедшем восемь лет назад сражении при Делии, в котором фиванцы нанесли афинянам крупное поражение. В Афинах предпочли бы, чтобы об этом инциденте никто никогда не вспоминал.

ФУКИДИД

Фукидид был младшим современником Геродота, но придерживался принципиально иного подхода к истории. Геродот любил анекдоты и сплетни, Фукидид же полагал, что исторический труд должен быть беспристрастным изложением фактов. И его труд вышел настолько грандиозным, что даже сегодня некоторые историки относятся к нему как к коллеге, а к Геродоту – просто как к «историческому источнику».

Все, что мы знаем о Фукидиде, известно нам из его книги – а о себе он писал немного. Он принадлежал к знатному роду; в 430 г. до н. э. заболел чумой, но, в отличие от многих афинян, выжил; в войне со спартанцами командовал флотом, но не оправдал ожиданий, за что и был изгнан (см. Фукидид. «История», 4.104). В 416 г. перемирие еще держится, но, когда война возобновится, Фукидид продолжит опрашивать представителей обеих сторон, будучи сторонним наблюдателем. По окончании войны он вернется в Афины и умрет примерно в 404 г. до н. э., так и не успев дописать важные части своей «Истории».

Командир отряда знает, что Фукидид непременно попытается выпытать у него подробности подготовки к сицилийской экспедиции. Раз за разом командир будет напоминать дяде, что эта информация засекречена, а тот вперит в него свой хищный, немигающий взгляд, словно обиженный ястреб. Командир вздыхает, понимая, что расскажет гораздо больше, чем следует, но гораздо меньше, чем хотелось бы Фукидиду. Если бы только ему не о чем было волноваться, кроме течений, волн и этого проклятого мыса Зостер!

Одиннадцатый час ночи (04:00–05:00)

Раб приступает к работе в руднике

В то время как отряд триер огибает мыс Сунион, в соседнем Лаврионе к работе в шахтах приступают рабы, трудом которых оплачено строительство этих кораблей. Вставая со своей койки, Димок стонет от боли. Он понимает, что с ним что-то не так. Два дня назад надсмотрщик изо всех сил ударил его под дых ногой. С тех пор Димок мочится кровью, но он знает, что жаловаться себе дороже. По правде говоря, Димок не хочет жить.

Димок провел в рабстве десять лет, из них шесть – в рудниках, и уже потерял надежду выбраться отсюда живым. А двенадцать лет назад он был богатым торговцем, жил с женой в большом доме и воспитывал трех дочерей. У него самого были рабы, и теперь он вздрагивает, вспоминая, как жестоко с ними обращался. Знал бы он тогда, что ожидает его самого! Димок жил в Митилене, главном городе острова Лесбос.

Митилена была одним из ключевых городов союза, созданного для борьбы с персами, и, в отличие от большинства его участников, митиленяне быстро поняли, что афиняне обманом подчинили себе всех остальных. Поначалу все были рады тому, что Афины взяли на себя руководящую роль. То были решительные люди, которые одержали победу над персами при Марафоне, и даже после того, как их собственный город был опустошен захватчиками, они встали во главе общегреческих сил, разгромивших персидский флот при Саламине.

Для небольших городов борьба с персами осложнялась тем, что, пока моряки и гоплиты воевали, некому было обрабатывать поля и ловить рыбу. И лицемерные афиняне предложили им выход: «Пусть ваши мужчины остаются дома и работают! Воевать будем мы. И людей, и судов у нас много, а вы просто платите нам за них каждый год. Один платеж – и союзнические обязательства исполнены!»

Большинство городов приняли это предложение – но не Митилена. Слишком многое вынесли митиленяне за годы греко-персидских войн, чтобы добровольно отказаться от собственных кораблей и гоплитов. Они молча наблюдали за тем, как Афины постепенно подчиняли себе другие города при помощи войск и судов, снаряженных на деньги этих же самых городов. С персами Афины почти не воевали, но размер взносов для членов союза все увеличивался. Полученные средства афиняне тратили на строительство Парфенона и других монументальных сооружений.

Когда началась война между Афинами и Спартой, Митилена воспользовалась этой возможностью и вышла из союза. Димок никогда не простит себе, что, будучи членом городского совета, он поверил спартанцам, обещавшим сразу же прийти на помощь митиленянам. Он проголосовал за выход из союза и принялся ждать помощи от Спарты.

Разумеется, афиняне, полные свойственной им безудержной, почти демонической энергии, прибыли первыми и сразу же осадили город. А спартанцы так и не явились.

Помогать Митилене было слишком рискованно, и они бросили город на произвол судьбы. Спартанцев Димок ненавидит почти так же сильно, как и афинян.

Поначалу афиняне собирались перебить всех жителей Митилены, но затем передумали и казнили только зачинщиков «восстания». Их видных сторонников, в том числе и Димока, просто обратили в рабов. В Афинах его заставляли работать в яблоневом саду. Он усердно трудился, надеясь, что хозяин его заметит, причислит к домашней прислуге и, возможно, рано или поздно освободит. Вместо этого хозяин сдал Димока в аренду для работы в рудниках.

Если вы последуете моему совету, вы поступите и справедливо по отношению к митиленянам, и с пользою для себя; в случае если вы примете противоположное решение, они не будут вам благодарны, а себя вы скорее покараете. Если они вправе были отложиться, значит, вы владычествуете над ними не по праву. Если же вы, хотя бы и