Жонглёр - Андрей Борисович Батуханов Страница 11

– Ну эти эскапады на балконе.

– Это фокусы от Гудини.

– Это попытка покончить с собой от Фирсанова! – рявкнул Краснов. – Или ты думаешь, что я слепой безмозглый болван!

– Я так не думаю, – после некоторой паузы ответил Лёня.

– Тогда выкладывай.

С Красновым он максимум приятельствовал, но не дружил до той степени, чтобы доверить душевную тайну, а тут Леонида прорвало. Он рассказал о Гермесе Трисмегисте, о капитане корабля, о Гарибальди с Байроном и Бакуниным заодно, ну и конечно же о бурах с англичанами. И о Елизавете Меньшиковой. За несколько минут его монолога приятельские отношения переросли в дружбу.

После исповеди Фирсанова Краснов долго молчал, потом схватил яблоко и аппетитно им захрустел. И так отдался этому занятию, что Леонид почувствовал себя опять оконфузившимся. Он ему сердце на подносе серебряном вынес, а этот яблоко хрупает, как мерин ямщицкий! Но яблоко не арбуз, наконец, и оно закончилось.

– И всё-таки я буду настаивать, – утерев салфеткой рот, произнёс свой приговор Краснов, – что ты подобен шару или, на худой конец, сфере. К последней ты даже по более тяготеешь.

– Это почему? – растерялся Лёня.

– Потому что идиот! Круглый!

– Я бы попросил бы! – взвился Леонид.

– После того что ты там вытворял, – Саша кивнул в сторону балкона, – я имею на это право. А кто бы потом трясся и бледнел перед околоточным? А? Молчишь?! А с батюшкой твоим мрачную беседу кто имел бы? Вот то-то и оно! Так что изволь выслушать! Ты относишься к очень интересной породе людей.

– Какой?

– К такой! Вам невозможно почесать левое ухо левой рукой. Вам обязательно нужно правой и желательно ногой. Легкие пути не для вас. Нет чтобы тихо-мирно сидеть дома в кругу семьи, вы, как оглашённые, носитесь с диким рёвом по горам, морям и пустыням в поисках подвигов, даже не спросив отмеченных вашим вниманием, а нужны ли этим несчастным ваши подвиги вообще? Так сказать, в принципе. Вы впихиваете и втискиваете людей в свой образ мышления. Вам необходимо постоянно кого-то куда-то волочь. А может, мне на речке с удочкой, в трёх шагах от дома, охота посидеть? Так нет! Ты обязательно поволочёшь меня на Амазонку, утверждая, что это самая большая река в мире и, значит, на ней неизбежно будет удивительный клёв. И рыба там просто исполинских, до того мною никогда не виданных размеров! А мне хотелось просто пескариков возле дома поймать, в маслице на сковородке поджарить и с румяной картошкой под штоф водочки на закате у себя на веранде употребить. Всё. И не надо мне ширины Амазонки, полноводности Миссисипи и плёсов Конго или Замбези. Я если и поеду, то в лучшем случае до родной Волги или Невки. Фу!

– Просто расплющил, – впервые улыбнулся Леонид. Уж очень ему этот разговор напомнил спор с Лизой.

– И если бы я к тебе хорошо не относился…

– То…

– То скрыл бы от тебя, что мой любимейший дядя Сила Яковлевич Афанасьев, владеющий «Невским экспрессом», ищет молодого, лёгкого на подъем, с резвым пером корреспондента!

Леонид удивлённо поднял брови.

– Для того чтобы его читатели имели самые свежие новости с театра военных действий! – сказал и эффектно вскинул над всклокоченной головой ладонь.

– Так чего же мы сидим?! – опешил Леонид.

– То есть мы сейчас, прямо среди ночи, помчимся, замучив извозчика и клячу, с мятыми лицами и в несвежий сорочках? Поднимем с постели бедного, спросонья ничего не понимающего дядю и будем петь ему пламенную песнь о любви к Южной Африке?

– Ты прав. Особенно про сорочки.

– И я упустил две мелкие детали, которые весьма существенны.

– Например?

– Знание английского и французского соискателем обязательно.

– My soul is dark – Oh! quickly string

The harp I yet can brook to hear;

And let thy gentle fingers fling.

Its melting murmurs o’er mine ear[9], —

не моргнув глазом, спокойно процитировал лорда Байрона Фирсанов. Как всякий пылкий юноша, он любил стихи, а с детства за ним ходил гувернёр англичанин. Так что, английский язык был для Леонида, можно сказать, вторым родным языком. Не говоря об английской классической литературе.

– Красиво. Слушай, а может, тебе на эстраду, читать и петь. Чечёточку освоишь – и цены тебе не будет! Скажи, а бить чечётку и одновременно показывать фокусы возможно?

– Да отстань ты со своими глупостями.

– У меня, значит, глупости, а у тебя самые что ни на есть серьёзности? Даже если так. – Александр не на шутку увлёкся конструированием артистического будущего Леонида. – Да что там петь! Одни фокусы чего стоят!

– Как говорит мой батюшка: «В современном мире эдакая ловкость рук не спасёт, но и не всегда накормит. И самое главное – в скользкие минуты мира руки салом не измазать».

– Александр Леонидович как всегда прав. Вот у кого надо учиться! Всё разложено по полочкам, при этом такая бесподобная широта души и творческая красочность натуры. Тебе пока до него далеко, но со временем дорастёшь до его уровня.

– Думаешь?

– Спрашиваешь!

– Чего-то я сомневаюсь…

– А я лично уверен. Сколько души вложил в тебя твой отец, этого движением плеча не сбросишь, это не пыль, братец. Да и другой гадостью не вытравишь. Это внутри тебя. Тебе придётся очень постараться, чтобы избавиться от этого.

– Да уж… И как оправдать его труд?

– Всё будет хорошо, я думаю. Если только не сгубишь себя неразумным мальчишеством. Всё-таки мне сдаётся, что ты большой авантюрист. И ждёт тебя на этом поприще или верёвка, или в лучшем случае гильотина. Мне сложно судить, что в данном случае лучше, а что хуже. И то и другое весьма щекотно, а я страсть как боюсь щекотки.

– Je suis François, cela me peine

Né a Paris près Pontoise,

Au bout de la corde d’une toise,

mon cou saura ce que mon cul pese[10], —

иронично продекламировал Леонид.

Краснов смеялся до слёз.

– Странный у тебя взгляд на жизнь, – вытирая слёзы, сказал Саша.

– Чем он тебе не угодил?

– Наоборот, он мне даже импонирует. Ты напоминаешь мне графа Б** из Пушкинского «Выстрела». Соперника Сильвио. Так же с любопытством ешь черешню из фуражки, так же плюёшь на жизнь. Я иногда даже тебе завидую.

– Чему?

– Свободе. У меня в душе такой нет. Может, иногда проскочить в словах, а в делах и поступках нет. Я с самого детства кому-то что-то вечно должен. Начнём даже с примитивного: ложку за папу, ложку за маму.