Георгий Тушкан - Джура. Приключенческий роман (с иллюстрациями) Страница 11

Все, кроме Шамши, ехали молча.

— Эй, Юрий! — обращался к геологу Шамши, как обычно называя его по имени. — Подними глаза на эту гору. Там, — Шамши показывал рукояткой нагайки — камчи — на вершину, где чуть виднелись хвосты яков на палке, — мазар.[8] Там похоронен храбрый батыр. Народ чтит его память. Видишь, на пять локтей ниже есть щель в скале? Там лежит карамультук этого батыра. Смотри очень хорошо! Джигит с сердцем барса и глазами орла обязательно увидит карамультук. Я вижу. А кто сумеет тот карамультук достать — станет таким же батыром, как тот, что похоронен наверху.

Юрий видел темную щель в скале, но карамультук не мог разглядеть даже в бинокль.

Федор презрительно смеялся и торопил Юрия ехать дальше. Всадники проехали узкий проход. Справа, метрах в двадцати, на тропинке виднелся выступ, обложенный камнями. Шамши пояснил, что это гнездо Соловья-разбойника. Он оглушал проезжавших свистом и отдавал награбленное у богачей бедным.

Потом Шамши указал на высокую гранитную гору, которая, по его словам, будет гирей на суде, когда станут взвешивать грехи людей. Рассказал Шамши и о скале «Зеркало правды». Стоило честному обиженному человеку приблизиться к этой скале — и на гладкой, прозрачной поверхности «Зеркала правды» он мог увидеть лицо своего обидчика, был ли это убийца, похититель дочери или верблюжий вор. Но злые люди залили кровью невинных поверхность зеркала, чтобы оно не помогало народным мстителям узнавать своих врагов. С тех пор «Зеркало правды» стало мутно-розовым. И таким будет оно до той поры, пока не уничтожат тех, кто забрызгал зеркало кровью. Видимо, живы ещё злые люди, и надо всем быть настороже. Это был новый вариант легенды, уже слышанной Юрием Ивашко. Справа и слева по пути следования каравана теснились всё новые и новые горы, и о каждой горе Шамши мог рассказать если не легенду и историческое происшествие, связанное с ней, то нечто весьма увлекательное. Но самым поразительным в этом ущелье была река, по берегам которой они спускались вниз, в Ферганскую долину. Вдруг Шамши остановил лошадь и указал на высокую скалистую стену, тянувшуюся вдоль левого берега реки. На ней было отчетливо видно изображение раскрытой ладони и круг с точкой, высеченной в середине. Раскрытая ладонь была древнейшей эмблемой. Изображения раскрытой ладони находили на вавилонских пирамидах и на скалах Древнего Египта.

Шамши начал было рассказывать легенду, связанную с этими знаками, но Федор не выдержал. Он огрел плеткой стоявшего впереди коня Шамши так, что усталый конь рванулся вперед, стегнул плеткой коня Юрия, своего коня и крикнул:

— Мне надоело слушать всякую ерунду! У меня сердце болит, я себе места не нахожу… Случилось страшное, непоправимое несчастье, нас надо всех судить и строго наказать за ротозейство? Погибли все результаты нашей работы, а ты… ты, Юрий, можешь распускать уши и благодушествовать… Это… это черт знает что! А ещё комсомолец! Я буду ставить вопрос!..

— А по-твоему, я должен бить себя в грудь и рыдать? — спросил, рассердившись, Юрий. — Знаешь что? Держи-ка ты себя в руках и не распускайся!

— Тебе легко так говорить! — сердито, но уже спокойнее возразил Федор. — У тебя район был почти пустой, а ведь мои дневники — на вес золота. Я ведь тебе показывал образцы. — Ну хорошо, — согласился Юрий, — Шамши больше не будет рассказывать, если тебя раздражает эпос… Криком горю не поможешь. Но я, я не могу равнодушно смотреть на всю эту красоту. Ведь это же не просто бурная горная река — это же сотни шумящих и пенящихся каскадов, из которых ни один не похож на другой. Да ты оглянись назад! Ну где же ты видел хотя бы что-нибудь подобное? На протяжении почти полутораста километров, будто с неба, из облаков, спускаются к нам сотни прозрачных голубовато-зеленых ступенек, покрытых кружевными покрывалами. И цвет ступенек все время меняется, и каждое мгновение на этих дрожащих водных ступенях меняются узоры кружев! Все красиво в природе — и горы, и леса, и небо, — но нет на земле ничего краше воды, вечно живой и изменчивой. Это сказал ещё Аксаков!

Юрию хотелось чем-нибудь развлечь своего тоскующего друга, и он старался обратить его внимание на природу.

— Ты смотри! У берега темные, желтые и красные камни одеты в ледяные короны, а разноцветные громады скал до половины усыпаны снегом. Я никогда не видел такого сочетания красок. Из снежной зимы мы спускаемся в лето. Вот край поразительных контрастов! — Скоро ты начнешь писать стихи, а я уже два года работаю в этих горах, и меня этим не удивишь, — проворчал Федор. — Подумаешь, контрасты! На горах холодно, а внизу тепло. Школьнику ясно, в чем дело! И почему тебя восторгают горы из базальта, гранита и песчаника, не понимаю!

— Отвратительная привычка переводить все чудесное в обыденное! — насмешливо заметил Юрий.

— Я вообще тебя не понимаю, — продолжал Федор. — Почему, например, ты взъелся на меня, когда я подул на черные точки жира в кумысе, которым нас угощал старик? Если есть поверье, что нельзя дуть на кумыс, так как кобыла не станет давать молоко, то с этим заблуждением надо покончить. Я сознательно подул на кумыс: пусть старик убедится на опыте, что его кобыла не уменьшила удой. И я нарочно выплеснул остатки кумыса в огонь. Надо революционизировать быт. И я бы не стал слушать всякие там легенды! Они горячо заспорили. Юрий доказывал, что надо уважать стариков, быть более тактичным и укоренившиеся предрассудки изменять убеждением, а не бороться с ними, грубо нарушая их и при этом даже не объясняя причины своего поступка, явно обидного с точки зрения старика.

Постепенно их спор перешел на знаки, виденные на скале, и, наконец, они заспорили о том, чем считать Алайский хребет и Алайскую долину: отрогами Тянь-Шаня, частью Памира или самостоятельной Памиро-Алайской системой?

Никонов не вмешивался в их спор. Он был угрюм и ехал молча. Он думал о предстоящем разговоре с ожидавшим их в Уч-Кургане начальником партии Поповым, заместителем которого он являлся. Юрию Ивашко хотелось двигаться побыстрее, но в горах, да ещё на лошадях, навьюченных поклажей, ездят только шагом. То и дело скалы, подходившие к реке, заставляли тропинку спускаться к переправе, перебегать по качающемуся деревянному мостику необычной конструкции на другой берег. Тропинка вилась, как змея, с одного берега на другой, то взбегала на склоны, то шла над самой рекой. Юноша потерял даже счет тем десяткам мостов, которые они проехали. Чем ниже спускались путники, тем выше поднималась линия снегов. Наконец снег оказался только на вершинах скал. Прибрежные камни были свободны ото льда. По склонам, у родников, ярко зеленела трава. Тропинка становилась все шире и шире. Путники отдохнули в придорожной чайхане, покормили лошадей и поехали дальше. Наконец тропинка перешла в колесную дорогу. Стало жарко. Проехали кишлак. Двое дехкан, ехавших в кузове встречной машины, с удивлением смотрели на всадников, одетых в тулупы, валенки и меховые шапки.