Геннадий Андреев - Белый Бурхан Страница 11

Какая-то смутная догадка озарила лицо монаха:

— Вы пришли к сада Мунко, лама?

— Как ты догадался? — изумился Бабый.

— Больше здесь не к кому приходить ученому ламе.

— Да, я прибыл в его дуган.[40] Я ищу Ганджур.

— Возможно, лама, вы уже у цели.

Чампа подозрительно долго возился со своими узлами, ему явно не хотелось так просто и глупо расставаться со строгим ламой в красной шапке, который ищет Ганджур. Но он знал старика Мунко из дугана, коли шел к нему на поклон, и это многое меняло.

— Я бы продал вам дзи и дешевле, лама…

— У меня мало денег, и мой путь еще не завершен. Я должен найти Ганджур, чтобы прочесть его! Мы оба — нищие, Чампа. Но у тебя — своя цель, у меня — своя…

— Да, лама, это так… — Он поднял потное лицо, на котором робкая живая улыбка доброты мучительно боролась с мертвой маской жадности и тревоги. Потом он достал из-за пазухи драгоценные бусы и протянул их Бабыю.

Тот принял их недоверчиво:

— Ты согласен продать мне дзи за два нарсанга?

— Нет, лама. Я отдаю их даром. Я хочу, чтобы сада Мунко, к которому вы идете, снова видел буквы…

Добравшись до дугана, Бабый кивком поблагодарил караван-бажи, поднялся на пыльное крыльцо, постучал в тяжелую дверь. Ни звука. Еще не поздно окликнуть Ту-манжаргала, который только рад будет, что в длинном и опасном караванном пути его сопровождает не кто-нибудь из нищих паломников, а ученый лама. Но Бабыю уже надоела его дотошность: жуликоватый начальник каравана так заботился о спасении своей грешной души, что готов был купить себе хорошее перерождение даже за золото. Знать, крепко подпортил свою карму, если боялся сансары! Да и слышал, наверное, что там, в Тибете, его вообще могут лишить грядущих перерождений: отрубить и засушить голову, чтобы Туманжаргал навсегда рухнул в ад черных линий, где его постоянно будут распиливать по частям, сращивать и снова пилить… Да, в Тибете все умеют и все могут!

Неожиданно дверь дугана заскрипела на несмазанных петлях и отворилась, явив старого ламу в изодранном красном халате. В одной руке он держал четки, а другой уцепился за медный крюк, позеленевший от времени и сырости. Заметив, что он излишне пристально разглядывает стоящего неподалеку караван-бажи, Бабый подумал с неприязнью: уж не собирается ли этот дряхлый святоша отправить в Тибет мешок пересчитанных четок, в которых каждый камень — доброе дело?

Будто прочитав мысли гостя, старый лама отвел слезящиеся глаза от караван-бажи, повернулся к Бабыю:

— Входи с молитвой. Ты ведь пришел помолиться перед трудной дорогой в благословенную Лхасу?

— Нет, я пришел поговорить с тобой, сада Мунко.

— Ты знаешь мое имя? — не то удивился, не то обрадовался тот.

— Я много слышал о тебе и твоей учености. Мотнув головой разочарованному Туманжаргалу, Бабый шагнул в дуган, едва не задев головой чучело леопарда, подвешенное к потолку на веревках. Мунко закрыл дверь, и гостя окутала вязкая темнота, в которой едва различимыми пятнами покачивались язычки огня в плошках, освещая позеленевших и посеревших бурханов.

— Я тебя слушаю.

— Мое имя — Бабый. Я — доромба. Мне сказали в Иволгинском дацане, что ты — лучший в этих краях срич-жанге — толкователь книг и священных текстов.

— Да, я им был, доромба. Давно.

В дугане не было окон, и Бабый не видел, где укрылся лама и что делает в полумраке: его голос слышался то слева, то справа, то впереди…

— Ты больше не читаешь священных книг? — удивился Бабый, переступая с ноги на ногу и не решаясь двинуться.

— Я почти слеп и не вижу священных знаков. Видно, скоро придет время зашивать и мои веки… Ты не буянчи-похоронщик?

Глаза Бабыя освоились и теперь он различал шкафы, на полках которых, как подушки, лежали толстенные тома священных книг, укутанные в разноцветные шелковые покрывала. Книг было много, но вряд ли здесь могли находиться тома Ганджура! Такая драгоценность должна храниться в богатом и знаменитом монастыре или храме… Что-то напутали эти жулики Чампа и Туманжаргал!

— Сада Мунко! Мне надо поговорить о Ганджуре, который исчез. А может, его и не было?

— У меня есть юрта, доромба. Там я привожу в порядок бурханов, которых губит плесень Но ты — гость, я найду для тебя постель и еду.

— Ты не ответил на мой вопрос. Мне нужны только книги!

Старик стоял у самого священного места и не имел права ни спрашивать, ни отвечать. Переставив чашечки с жертвоприношениями, он подошел к гостю, нащупал его руку, вложил несколько твердых крупинок в ладонь Бабыя:

— Это — святыня дугана. Обломки ногтя самого таши-ламы.[41] Зашей их в свою ладанку, и они помогут тебе стать лхрамбой.[42]

Он сбросил крюк и распахнул двери Ослепительный свет ударил по глазам, и они заслезились. Бабый смахнул ладонью влагу с ресниц, глянул на круто загнутые края карниза крыши, но небесная синева ослепила его еще больше. Старик Мунко за спиной Бабыя постукивал ключом, запирая двери, и не видел состояния гостя. Бабый прищурил глаза, и они немного успокоились.

— В Кайлас тебе надо идти, доромба. Там в неприступных горах скрыты священные школы-ашрамы махатм — подлинных учителей и носителей высшего знания и высшей мощи Ты — молод, ты еще можешь достичь вершин… Я уже опоздал. Книги съели меня, как звери.

— Дело не только в возрасте, сада Мунко, — усмехнулся Бабый. — Ты же не стал богдо-гэгэном,[43] хотя и учился вместе с далай-ламой в тибетском монастыре Сера![44]

Старик не ответил. Он заговорил уже далеко от дугана, будто там, под навесом, у дверей, боялся, что его подслушают заплесневелые бурханы:

— Я всю жизнь торопился, но так и не достиг вершин знаний, не понял сути вещей, не услышал зова священной страны, имени которой вслух не произносят Но я был близок к этому, когда в одной из старых книг нашел, что под символическими знаками и именами во всех пророчествах названы передвижения далай-ламы и таши-ламы уже исполнившиеся. А будущие знаки и символы надо разгадать и понять их значения Тогда узнаешь и увидишь те особые приметы правителей, которые отдадут свой народ на утеху обезьян. Но не надолго! Мир скоро оправится, и люди в самом своем правителе увидят безобразную обезьяну… А вскоре явится тот, кто призван небом, чтобы соединить силы, энергии и языки… Там еще были магические расчеты для точного определения года, когда все это произойдет, но я так и не сумел их понять, хотя некоторые из имен расшифровал…

— Ты не назовешь их? — напрягся Бабый.