Наталья Дмитриева - Алхимики Страница 11

— Мог зайти кто-то из соседей, — холодно произнес Андреас.

— Маленькая служанка поведала, что аптекарь, чья лавка на улице Суконщиков, — единственный, кого привечают твои родные. Я и его видел — мешок с требухой, заплывший дурным жиром; воняет, как боров, обсыпанный пряностями! Такого за милю учуешь! Нет, это не он. Но кто бы там ни был, он лишь навел меня на мысль, что тут скрыта тайна. И вот, secundo, я смог отчасти в нее проникнуть, — с этим словами довольный пикардиец извлек из-за пазухи пергаментный лист.

— Что это? — спросил Андреас.

— Прочти.

— Смеешься, что ли? Будь у меня факел или свеча, я бы мог что-то разглядеть. Без них я и твое лицо с трудом различаю…

— Что ж, слушай. Я прочел его раз десять и могу повторить слово в слово. — И Ренье, наморщив широкий лоб, произнес на латыни:

— «Выращивают василисков из яиц, снесенных старым петухом. Для того старых петухов помещают под землю в комнату, выложенную камнем со всех сторон, и дают им вдоволь корма. Разжиревшие петухи спариваются и откладывают яйца, после чего их следует убить, а для высиживания яиц использовать жаб. Жаб кормят зерном и иной пищей. Вылупляются петушки, через семь дней у них вырастают хвосты наподобие змеиных, в тот же час они стремятся уйти под землю. Чтобы этого не произошло, цыплят сажают в большие медные горшки с крышками и отверстиями по всей поверхности. Горшки зарывают в землю на шесть месяцев, все это время цыплята питаются землей, которая набивается сквозь дырки. После этого горшки следует поставить на огонь, чтобы василиски полностью сгорели. Три части пепла смешать с одной частью крови рыжего мужчины. Подождать, пока кровь высохнет, растереть и развести крепким винным уксусом в чистом сосуде. Состав поместить на пластину красной меди и раскалить добела. Подождать, пока остынет, и смыть в том же составе, пока медь не будет поглощена им, отчего он разбухнет и приобретет цвет золота…»

Пока пикардиец говорил, его друг молчал, но по окончании этой странной речи не выдержал и громко расхохотался. Ренье был обижен, но не подал виду: подождав, пока веселье приятеля иссякнет, он невозмутимо добавил:

— «Это есть золото для разных применений».

— Стой, ни слова больше! — воскликнул Андреас. — Ты разыгрываешь меня, но не думай, что я не узнал рецепт старого Теофиля из «Schedula diversarum artium»[11]. Василиски! Право же, не стоит пустые фантазии и бабьи сказки почитать за великие и чудесные откровения!

— Ничто не должно отметаться без достаточных оснований, — возразил Ренье. — То, что человеческий разум не в силах постичь и принять до конца, может свершаться с помощью тайного магического искусства. Коль скоро существует магия истинная и ложная, нашим богословам не мешало бы поосновательней разобраться в сем предмете, распознать его действие и достоинства, а не отмахиваться, как от злокозненной ворожбы…

Произнося эти слова, пикардиец улыбался, и было неясно, говорит он серьезно или шутит.

— Почтенные отцы скажут, что подобные рассуждения есть следствие порчи рассудка по причине дьявольского наваждения, — помолчав, ответил ему друг.

— Хвала Господу, кое-кто думает иначе. Скажи лучше, стал бы твой дядя хранить этот лист и другие тоже, если бы записанное в них не подтверждалось опытом?

— Где ты его взял?

— В комнате Хендрика Зварта сегодня, когда был там. Госпожа Мина посвящена в дела брата и помогает ему во всем: чтоб мне лопнуть, если их девиз не «Sta, coagule, multiple, solve»[12]! Но оба они хранят свои искания в тайне. Если бы не этот рецепт… — Одним движением Ренье скомкал листок и швырнул его в воду. — Знать бы, удалось им достигнуть цели или нет?

Ни тот, ни другой не видели бродяги, лежавшего в камышах.

Небо посерело, звезды начали гаснуть, туман поплыл над водой. Во дворах звонко запели петухи.

Андреас прикрыл глаза ладонью. Бесплотное видение в последний раз улыбнулось ему яркими губами и растаяло, как дым.

— Узнать бы наверняка — добыли они золото? — повторил Ренье. Он выглядел свежим и полным сил.

— Оставь, — махнул рукой друг.

VIII

На следующий день (то был Великий понедельник) ни Хендрик Зварт, ни его сестра, ни племянник, ни гость, ни служанки не явились на мессу. Многие женщины в сердцах рвали четки, не увидев красивого школяра на передней скамье; но более всех досадовала Барбара Вальке, от злости искусавшая губы так, что они стали еще краснее.

А Андреас в одиночестве бродил по окрестностям Ланде.

Возвращаясь на улицу Суконщиков, школяр чуть не столкнулся с бегущей женщиной. Шел дождь, и она прикрывала голову полой длинной накидки, но он решил, что где-то уже видел ее. Тут женщина встала как вкопанная, несмотря на то, что дождь все усиливался, и капли бежали по ее впалым щекам. Андреас вспомнил: это она накануне сопровождала даму под вуалью.

— Не вы ли, — спросила женщина, — господин Хеверле, ученый богослов?

Сердце его учащенно забилось, и он медленно склонил голову. Она неловко поклонилась в ответ.

— Коли вам будет угодно, моя кузина просила пожаловать к ней сегодня в четыре часа, чтобы растолковать места из Писания, смысл которых ей не вполне ясен.

— Вашу кузину зовут Барбара? — спросил школяр. Женщина кивнула. — Где вы живете?

Она объяснила, и они расстались.

Школяр встряхнулся и засвистел, как жаворонок по весне. Дальнейшее не вызывало сомнений. В любовных делах Андреасу никогда не приходилось сталкиваться с настоящим сопротивлением. Женщины сами раскрывали перед ним двери домов и свои объятья, потому что их пленяла его красота; и каждую он любил пылко, искренно. Воображение подстегивало школяра, обладание расхолаживало: сейчас Барбара Вальке занимала все мысли Андреаса, и все же на дне их таилась странная горечь. Перед его глазами одна за другой проскальзывали картины наслаждений — все было знакомо, привычно, все повторялось, женские лица и тела сливались в одну бесконечную вереницу. И он почти жалел, что Барбара тоже займет в ней место.

Тем не менее, едва минул назначенный час, Андреас постучал в дверь ее дома.

Его встретила служанка и провела в богатый покой со стенами, обитыми светло-коричневой тисненой кожей. Здесь было много пышных драпировок с золотыми узорами; большую ширму, стоявшую в глубине комнаты, украшали прелестные картинки жития святой Варвары; лари и ларчики, расставленные повсюду, покрывала тонкая резьбы, позолота, многоцветные эмали; ковер на полу пестрел цветами и разными фигурами; на стене висело зеркало в тяжелой раме, круглое и выпуклое, как рыбий глаз. Наконец посередине комнаты на возвышении, в кресле с бархатными подушками восседала сама хозяйка: на ней было белое платье с низким вырезом, широкими ниспадающими рукавами и длинным шлейфом, пухлые холеные ручки держали роскошно переплетенную Библию. Однако к белому платью женщина надела зеленый чепец с райскими птицами, и Андреас, у которого в глазах рябило от всего этого великолепия, воспрянул духом — зеленый был цветом надежды.