Олеся Луконина - Чёрная маркиза Страница 12

Грир ещё немного помедлил, демонстративно вздохнул и махнул рукой. И сжал тонкие пальцы Тиш в своей большой ладони под ликующие вопли пиратов. А потом неожиданно поднёс руку женщины к губам и поцеловал, пристально глядя ей в глаза.

Тиш опустила ресницы под этим пылающим взглядом и прошептала, будто не чувствуя, как напрягся рядом с Гриром Моран, а рядом с нею — Дидье:

— Что ты носишь на шее, Эдвард?

И на миг коснулась ладонью его груди под сукном камзола.

Все вокруг опять затаили дыхание.

— Я? — вздрогнув, охрипшим голосом переспросил Грир и машинально выдернул из выреза камзола цепочку с массивным золотым крестом на ней.

Тиш проворно сняла с шеи собственный маленький бриллиантовый крестик на серебряной цепочке и порывисто протянула ему.

— Я хочу, чтобы ты стал моим братом, — вымолвила она едва слышно, и на ресницах её блеснули слёзы.

Грир молча наклонил голову, чтоб она надела крестик ему на шею. А выпрямляясь, вновь с усмешкой повторил:

— Лисица!

Близнецы завопили и запрыгали в каком-то неистовом дикарском танце, и Тиш тоже засмеялась, вытирая глаза. А потом весело оглядела обступивших её корсаров:

— Добро пожаловать на Калиенте!

Ром, конечно, полился рекой. Дидье быстро развёл костёр, зазвенела гитара, Лукас потащил всех желающих купаться к подзёмным источникам, а в полосе прибоя Марк горделиво демонстрировал Гриру возможности чудо-лодки. Тиш, сидя у костра, задумчиво расправляла пальцами непослушные кудри.

— Дидье, — тихо позвал Моран, возникая за спиной старпома «Маркизы», деловито подкладывавшего в костёр обломки досок. — Мне нужно поговорить с тобой. Пожалуйста.

Тот холодно оглядел его, вздёрнув брови, помедлил, но наконец поднялся, успокаивающе кивнув насторожившейся Тиш.

Оба отошли подальше от костра и шума, туда, где ласково шелестели на ветру листья огромных пальм.

Моран потоптался на месте и вдруг выпалил, исподлобья глядя на Дидье:

— Простишь?

Тяжело посмотрев на бывшего товарища, Дидье тоже немного постоял молча, а потом почти без размаха коротко и беспощадно ударил его в лицо.

— Вот теперь прощу, — сказал он спокойно.

Сидя на песке, Моран ошалело потряс головой, выплюнул кровь и криво усмехнулся, подымая упрямые глаза:

— Бей ещё.

— Хватит, — проворчал Дидье и, шагнув вперёд, протянул ему руку, за которую тот растерянно ухватился, подымаясь на ноги. — Хорошего помаленьку. Сам ведь небось извёлся, дурак… Знаю я тебя. — Он, как ребёнку, взъерошил Морану волосы. — Зубы-то целы?

— Целы, — пробормотал Моран, прерывисто вздохнув, и на мгновение зажмурился. — Спасибо.

— Обращайся, — фыркнул Дидье и похлопал его по плечу. — Я завсегда готов дать в морду, когда надо, друг.

Моран тоже неуверенно улыбнулся. А потом с беспокойством спросил:

— Слушай… а что теперь будет? С вами? С тобой?

— Я при Тиш буду, — не раздумывая, ответил Дидье. — В трактире этом. А близнецы… — Он снова фыркнул. — Вашему кэпу не позавидуешь, если они при «Маркизе» останутся. А они останутся. Это вся их жизнь. А моя жизнь… — Он опустил голову и просто закончил. — Моя жизнь — она.

— А как же, как же у тебя с ней будет? — взволнованно заговорил Моран, схватив его за руку. — Она… полюбит тебя наконец?

— Вряд ли, — тихо отозвался Дидье, пожав плечами. — Любовь — такая штука, друг… или сразу, или никогда. Хотя…

Он не договорил. От костра к ним шла Тиш — в просохшем платье, на ходу закручивая волосы в пучок на затылке.

— Эй, вы что тут? — окликнула она их негромко и тревожно. — Всё в порядке?

— Лучше не бывает, Маркиза, — заверил её Дидье, широко улыбнувшись.

— У вас вид какой-то… странный… — проговорила Тиш, сдвигая брови и внимательно разглядывая их обоих. — Вы что, беспокоитесь о том, как всё будет дальше?

Возникший за её спиной Грир тоже, казалось, напряжённо ждал ответа.

И Моран, судорожно вздохнув, затаил дыхание, глядя в ясные, как солнечный луч, глаза Дидье Бланшара.

— Маркиза, — горячо вымолвил Дидье, прижимая к груди ладонь. — Ты разве забыла, что сказано в Священном Писании? — Он сосредоточенно нахмурил брови, подняв глаза к потемневшему небосводу, и наконец проговорил: — Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний день сам будет заботиться о своём: довольно для каждого дня своей заботы. Так-то!

Он обвёл смеющимся взглядом совершенно онемевших Морана, Грира и Тиш, а потом весело закончил, подмигивая им:

— Но Господь не сказал, что в каждом дне должно быть время для вина и песен! И для любви!

Он крепко обнял одной рукой Тиш, а другой — Морана, и наконец засмеялся, когда Грир неловко сгрёб в охапку всех троих.

Дидье Бланшар и без проповедей кюре Гийома точно знал, что Господь Вседержитель просто забыл это добавить.

Или же пресвятые апостолы не успели записать.

Часть 2. Дидье

Моран, вне себя от нетерпения, колотил в дверь трактира «Калиенте». Позади него возвышалась закутанная в тёмный плащ мощная фигура Грира.

— Да чёрт подери, вот засони…. Тиш! Дидье! — прокричал Моран, задрав голову вверх, к тёмным окнам. — Дидье-е-е!

— Ну ты, друг, и горазд же глотку драть, — Дидье, взлохмаченный и в одних штанах, наконец распахнул тяжёлую дверь, впуская гостей, и с удовольствием приподнял Морана, отрывая его от пола. — Bonsoir! Есть будете? Переночуете?

— Будем и переночуем, — не спеша отозвался Грир, искоса рассматривая его. — Давно я не был… в своём трактире.

Дидье только широко улыбнулся, натянул рубаху и метнулся к кухонному очагу, а гости присели за ближайший дубовый стол и осмотрелись.

Всё вокруг сияло чистотой и свежестью, керосиновые лампы ярко и ровно горели, — не иначе, туда было подлито какое-то снадобье из лаборатории близнецов, — столы были аккуратно накрыты клетчатыми скатертями, и на каждом — букетик свежих цветов в кувшине и белоснежные салфетки.

Грир одобрительно улыбнулся. А потом крикнул в сторону кухни:

— Эй, Дидье! Цветочки, салфеточки… А поплясать, подраться? Это ж кабак, а не… Вестминстерское аббатство!

Дидье выглянул в зал, улыбаясь во весь рот:

— Для гульбы цветочки убрать недолго. А драться… — Он повёл плечом. — У нас не дерётся никто. Спокойно тут, кэп.

Грир недоверчиво хмыкнул, в глубине души поверив в это сразу. Он легко мог представить себе, как самые отчаянные корсары успокаиваются здесь, наслаждаясь уютом и покоем.

Уютом собственного дома, который, если когда-то и был у них, то лишь в далёком-далёком детстве.