Анри де Кок - Гостиница тринадцати повешенных Страница 12

Ирония, сдерживаемая в словах, проглядывавшая в тоне, поразила бы и самого недогадливого. Анри де Шале закусил губу и, устремив на свою возлюбленную огорченный взор, не без досады произнес:

– Что ни говорите, Мария, а мне не следовало прерывать ваших мечтаний, если вы меня так жестоко наказываете за это.

Герцогиня сделалась серьезной.

– Я вас наказываю! А позвольте узнать, господин граф, каким это образом? – возразила она.

– Но насмехаясь надо мной…

– Ах! Я насмехаюсь над вами потому, что, заботясь о вашем достоинстве… о котором вы сами так часто забываете, скорее огорчаюсь, чем смеюсь над вашими геройствами в кабаках! Я насмехаюсь над вами потому, что, готовясь услышать какой-нибудь вульгарный рассказ, в котором вы играли главную роль, начинаю думать, что вы являетесь одним из первых, после короля, вельмож во Франции, а следовательно, и одним из тех, которые должны подавать собой пример.

Граф пожал плечами.

– Всему свое время, – сказал он. – При случае и я докажу, что мне не жалко своей крови. А пока…

– А пока вы довольствуетесь тем, что проявляете себя в обществе бездельников, которыми его высочеству нравится окружать себя, превосходя в безумии всех прочих безумцев. Фаворит короля, вы вправе всего желать, всего добиваться… и все получить, а вы ограничиваетесь тем, что являетесь чем-то вроде игрушки, которой забавляется его величество, зная, что эта пустая игрушка никогда не сможет преобразиться в оружие.

– Мария!

– Впрочем, вы, может быть, и правы! В интересах наших удовольствий – а ведь это главная цель вашей жизни – продолжайте ваши безобразия! При таком образе жизни вам нечего будет бояться поражения. Вы никого собой не затмеваете!.. Смейтесь же, пойте, пейте!.. Бейте прислугу по трактирам… сбивайте по ночам вывески… срывайте плащи с прохожих на Новом мосту… и чем недостойнее вы будете своего имени и звания, тем более станет вас ласкать, вам аплодировать тот, от кого все мы – увы! – зависим! Но если вам так нравится быть паяцем этого человека, то знайте, что для меня вовсе не лестно, чтобы этим шутом был человек, которого я люблю!

– Мария!

– Ах, Анри! Давно уже эти мысли терзают меня и не дают покоя! Сегодня чаша эта переполнилась… и я решила ее излить. Я люблю вас… да, люблю всеми силами моего естества… Но если даже моя любовь не в состоянии будет пробудить ваши благородные чувства из того оцепенения, в которое они начинают погружаться… я выплачу все свои слезы, мой друг… но…

– Но?

Мария де Шеврез молчала.

– Но, – дрогнувшим голосом продолжил за нее молодой человек, – вы станете искать в другой любви того, чего не нашли в моей. Пособника вашим революционным и честолюбивым замыслам, разделяющего как ваши страсти, так и ваши ненависти.

Герцогиня приняла вид вызывающий и гордый.

– Пособника! – повторила она. – Но это эпитет, который применим только к преступным замыслам, дурным делам! А разве, по-вашему, это дурное дело, господин граф, желать падения ненавистного, отвратительного врага?

Анри встал и в задумчивости прошелся по будуару. Герцогиня следила за ним украдкой.

– Боже мой! – произнес он наконец. – Разумеется, я люблю господина де Ришелье не больше вашего, милая Мария… этого гонителя королевы…

– Гонителя всех тех, кто осмеливается ему воспротивиться! Разве не засадил он пару дней назад в тюрьму одного из маршалов Франции, д'Орнано, только за то, что тот позволил себе отговаривать его высочество жениться на мадемуазель де Комбале?

– Так и есть! Бедный д'Орнано! Теперь в Венсенской башне он раздумывает о том, как опасно выражать мнение. Но таково ведь всеобщее мнение. Я сам вместе с Гастоном[7] смеялся над этим странным проектом первого министра – выдать свою племянницу за принца крови.

– Вы смеялись! Ого! Берегитесь! В Венсенской башне еще достаточно пустых комнат!

– Полноте! Разве Ришелье осмелится напасть на меня?

– Осмелится ли он!..

Губы герцогини растянулись в насмешливой улыбке.

– Однако, – продолжал Шале, горячась от этой нарастающей иронии, как пришпоренный конь, – однако чего же вы хотите, герцогиня? Опять-таки повторю вам, что я не питаю никакой симпатии к этому человеку, который самовольно сделался тираном дворянства… и не желаю ничего лучшего, как при случае доказать ему это…

– При случае? Это значит, что вы… может быть… воспользовались бы… представившимся случаем низвергнуть господина де Ришелье, но ничем бы не рискнули, чтобы самому устроить этот случай?

Легкий румянец окрасил лицо графа.

– Решительно, Мария, – сказал он, – вы считаете меня какой-то марионеткой! Должен вам, однако, заметить, герцогиня, что я ношу шпагу, которую способен обнажить за правое дело без посторонней помощи! Испытайте!

Мадам де Шеврез с живостью схватила своего любовника за руки.

– Это правда, – вскричала она, – это правда, Анри, что стоит мне только сказать, и вы, не колеблясь, возьметесь защищать самое правое и благороднейшее дело?! Это униженное дворянство, удаленных от трона принцев крови, угнетенную королеву… даже самого короля, подчиняющегося этому тягостному деспотизму?

Граф де Шале с восторгом смотрел на свою возлюбленную, в воодушевленном взоре которой горел такой огонь надежды, любви, горячей мольбы и самых нежных обещаний.

– Испытайте, Мария, повторяю вам, – отвечал он.

Герцогиня поднялась на ноги.

– Довольно, – сказала она. – Я ловлю вас на слове, господин граф.

Она позвонила. Вошла доверенная горничная.

– Мариетта, приведите сюда человека, который ждет в моей библиотеке, – приказала герцогиня де Шеврез.

– Ого! – воскликнул Анри с улыбкой, но с такой улыбкой, которая плохо скрывала удивление, смешанное с некоторым беспокойством. – Похоже, эта маленькая ссора по поводу моей ветрености была подготовлена заранее. Что же это за человек, которого вы намерены мне представить, милая герцогиня? Вероятно, предводитель какой-нибудь шайки заговорщиков?

Графиня де Шеврез приняла серьезный вид.

– Уж не жалеете ли вы о том, что вспомнили про свою шпагу, господин граф? – спросила она.

Он вздрогнул.

– Даже сложив голову, Мария, – возразил он, – я не пожалел бы ни о чем в жизни, за исключением того часа, когда бы вы мне сказали: «Я не люблю вас более!»

– Ах! – вскричала герцогиня. – Значит, вы ни о чем не будете жалеть, умирая, мой друг, потому что я буду любить вас вечно! Теперь слушайте: под началом человека, которого вы сейчас увидите, действительно находятся двенадцать его товарищей, таких же решительных, как и он сам. Он составил самый смелый, но вместе с тем и такой верный план, какой только можно вообразить.

– И что же это за план?

– В свое время вам его объяснят. В настоящую же минуту этот человек, жертвующий на это предприятие свое состояние и свою кровь, не требует от нас ничего, кроме одного слова… одного только слова одобрения и поощрения.

– Какое же это слово?

– Вот оно: «Действуйте!»

На какую-то долю секунды на физиономии графа де Шале вновь отобразилась нерешительность, но выражение это исчезло так быстро, что герцогиня его и не заметила. Да и мог ли он отступить теперь, после всего, что произошло?

– Хорошо, – сказал он. – Могу я узнать, кто этот человек?

– Один дворянин из Ла-Рошели.

– Как! Дворянин из города, который из ненависти к королю открыл свои ворота англичанам…

– Вы хотите сказать – из ненависти к Ришелье?

– Ну да, конечно. Где же и искать врагов после такого, как не там, где они уже пустили ростки? И как же зовут этого дворянина?

– Темпус[8].

– Странное имя!

– Псевдоним, как и у всех его товарищей. Опасаясь, как бы малейшая тень не скомпрометировала их дело, эти тринадцать заговорщиков окружили себя невероятной таинственностью. Как время управляет месяцами, так и Темпус будет начальствовать над Януариусом, Фебруариусом, Марсом, Априлисом…

– Ну-ну… все месяцы по-латыни! Избавьте меня от этого перечисления, милая Мария, да и свои губки пощадите! Ха-ха-ха! Что за забавная идея – облечь себя…

– Не смейтесь, Анри! Что может быть забавного в людях, которые жертвуют для нас своей жизнью?

Граф, подчиняясь возлюбленной, погасил свою неуместную веселость. К тому же в будуар, сопровождаемый Мариеттой, уже входил господин Темпус. Это был мужчина высокого роста, средних лет, с резкими и строгими чертами лица. Войдя, Темпус медленно прошел до половины будуара, после чего, низко поклонившись сперва герцогине, потом графу, твердым голосом произнес:

– На что изволили решиться ваши милости?

– Действуйте! – отвечал граф де Шале.

– Действуйте! – повторила герцогиня де Шеврез.

– Будет исполнено! – заключил Темпус.

И не произнеся более ни одного слова, он отвесил новый поклон, развернулся и тем же медленным шагом направился к двери…