Александр Войлошников - Пятая печать Страница 12

Власов упустил возможность для того, чтобы РОА геройски завершила вторую мировую ещё в сорок четвёртом… Эта история сейчас мало кому известна в мире, а в России – тем более. Я расскажу то, что…

За лесом полыхнула зарница. Ещё раз! Еще!! И ветер круто направление меняет…

– Ребята, штормовой аврал! Разговорчики – на завтра! Шмотки, шамовку – в палатки! Посуду, растопочку – под байдарки! Байдарки – под растяжки! – Выдаю я программку подготовки к грозе с бурей. И так понятно, что к чему и почему: все мы бродяги бывалые. И среди равных я – всех равнее… по своему горькому опыту. Должен быть среди говорящих один непререкаемый. Иначе и схоженная группа, не уйдет дальше первого привала. Все закопошились у палаток, помогая друг другу, закладывая под постели полиэтилен, усиливая растяжки, крепя байдарки…

Когда забираюсь в спальный мешок, Эля, которая всё уложила в палатке, уже спит. А мне не спится – разговор о РОА в голове крутится. Ништяк, завтра на реке сцепим байдарки веслами и продолжим… хотя, едва ли завтра на воде будем – приближается циклон: всё ближе и ярче зарницы далеких молний. Ночная гроза, – фронт циклона, а за грозовым фронтом, долго тянется нудный дождь. Так что, послушаем Жорины песенки под аккомпанемент дождя и гитары. Как говорится в заповедях: «Тише едешь – морда ширше!»

Вспомнил детство. Наверное, не будет такого поколения пацанов, как мы, которые читали вместе с «Мухой Цокотухой», – «Город Солнца» и изучали «Манифест Коммунистической партии» при вступлении в пионеры! А революционеры и герои гражданской были нашими отцами и друзьями отцов. И жили они рядом, в таких же коммуналках. Красивые, весёлые мужчины, прошедшие огни, воды, готовые отдать свои жизни для счастья всех людей планеты! Всем!!

Все они – прекраснодушные донкихоты, – исчезли в тридцать седьмом. Дону Кихоту было лучше: хотя те, за кого он сразу же кидался в смертный бой, тоже были сволотой, но не так подлы, как советский народ, предавший на смерть всех донкихотов ради гебни и смиренного рабства! А какой смысл в слове – «народ», если живут вместе донкихоты и чернь, говорящие на одном языке, но не понимающие друг друга.

Именно народ! – ненавидел Иисуса Христа за Его бескорыстие. И вопил народ на площади:

«Распни, распни Его!» (Лк.23:21)

Не потому ли народ негодовал, что Иисус Христос Великим и Мудрым его не называл, как льстил русскому быдлу его «Хозяин», глубоко презирая этот народ с рабскими душонками.

«Иисус сказал им… мир Меня ненавидит, потому что Я свидетельствую о нём, что дела его злы» (Ин.7:6,7)

И ученикам говорил Иисус:

«Если бы вы были от мира, то мир любил бы своё; а как вы не от мира… потому ненавидит вас мир. Если Меня гнали, будут гнать и вас» (Ин.15:20).

Во все времена был народ: среди людей жили боги, бескорыстные, самоотверженные, но далёкие от народа, как наивные «народники»…

Обрывки полусна, вперемешку с мыслями плывут в сознании. Я вижу Иисуса на ступенях дворца Пилата… разверстые пасти, заходящиеся в злобной истерике…

«Но они ещё сильнее кричали: да будет распят!» (Мф.27:23).

Значит, умели тогда организовать «гнев трудящихся масс»… И вдруг, – горячее солнце, веселый стук колес, длинный товарняк изгибается на повороте! Ветер надувает нижнии рубашки, весело гуляет под мышками и в наших наголо остриженных набалдашниках для касок. Стою в распахнутых дверях товарного вагона, опираясь на поперечный брус, стиснутый плечами таких же семнадцатилетних оптимистов…

– «Э-эх! Махорочка махорка!..» – рвётся песня из распахнутой двери вагона. Даёшь!!! Потом: Будапешт, Балатон, речка Раба, Шопрон, Вена… контузии, ранения… Сколько боли, любви и ненависти, грязи, страха и радости спрессовано в прекрасной и окаянной жизни человеческой на крохотной планете – Земле!!

Глава 11

Стиснув сердце, наваливается тяжелый старый сон, памятный с детства: черная туча неотвратимо приближается, зловеще клубясь над головой. В недрах тучи жутко сверкает что-то, зловеще громыхая… и не соображалкой вспоминаю, а телом ощущаю, что я, – этот взрослый, сильный мужчина, лежащий в палатке, и тот хиленький чесик, которому снился этот сон, оба мы – одно и то же! Жив, курилка! Никуда не делся чесик, он живёт во мне, вместе со своим страхом и ненавистью!! И чувствую я то, что чувствовал когда-то одиннадцатилетний пацан с зудящими лишаями, скрючившийся под казённым одеялом, не греющим ни голодное тело, ни обиженную, обгаженную душу, полную страха и ненависти. Страха перед бессмысленно жестоким громадьём страны советской, готовой всей тупой и злобной мощью задавить, расплющить маленького чесика под чугунной задницей по-скотски тупого советского народа, и ненавистью чесика к этой неуязвимой массе скотов – массе народной… такой лютой ненавистью, при которой вся её мощь и неуязвимость ни капельки не страшны!

– Советская власть голой жопой садится… нет, не на ежа! На скорпионов!! – говорил Мотор на политинформации: – В каждом чесе – таится жало скорпиона!

А вот и шухерное, доброе лицо Мотора, перечеркнутое розовым шрамом… и замелькали тревожные сновидения калейдоскопом то злобных, то ласковых лиц…

…ВСПЫШКА!!! Ослепительная!! Яростно-ярко мерцающая! Сияние иного мира!! Короткое замыкание во Вселенной!!! Конец это, или начало??…

Тянется и тянется сияние, тянется, так долго тя-янется, что успеваю я, уже не с ужасом, а с любопытством, подумать: вот, оказывается, какой он светлый – конец света! – вот, и время остановилось!!.. Но не успевает исчезнуть сверхъестественный свет, а я не успеваю понять, что это, – яркая молния! – как оглушительный ррраскат грррома грррохоча обрррушивается на брезентовую крышу палатки и твердь земная под палаткой крррупно др-р-рожит от гр-р-ромового гр-р-рохота!!..

И мрак беспросветно непроницаемый вместе с резкой кислятиной озона врываются в палатку. Чернота, загустев до твёрдости, поглощает мир… и в осязаемо плотной, непроглядной тьме ближе, ближе с грохотом надвигается со стороны леса, стремительно неотвратимое ОНО… вот оно!!! – со злобным треском и ревом, зловеще завывая, обрррушивается на палатку, чудовищной тяжестью наваливается на нее!..

Бешенный ветер, злобно воя, в дикой ярости дергает палатку, кренит её на бок, пытаясь оторвать от растяжек, сорвать с лица земли, унести в черную бездну клубящихся туч, рррастерзать её в клочья! Тут же, вслед за ударом ветра, по туго натянутой палаточной парусине, гулко бара-бара-барабанят тяжелые капли грозового ливня.

Эля просыпается. Потрогав меня в темноте, убеждается, что я рядом, и тут же споко-ойненько засыпает. Раз я тут, – никакие катаклизмы за брезентовой стенкой палатки не страшны: «Подумаешь – конец света! А Саша зачем?… это – его заботы… он примет меры… с Богом согласует… и меня не оставит…»

Много-много лет прошло с того солнечного дня, как сели мы в одну лодку и отправились в странствие по бурным порогам и извилистым поворотам нашей семейной жизни, полной авантюрных приключений. Но до сих пор не перестаю я удивляться, (чур, постучу!), своему высочайшему и непоколебимому авторитету в глазах собственной супруги! Конечно, приятно это, но… как обязывает!! А сколько страшных гроз промчалось над нами!? Сколько злоключений миновали, иногда болезненно зацепив нас шершавой и холодной, как у крокодила, шкурой?

Ослепительно прорезая ночную темень вспышками молний, угрюмо громыхая и рокоча затихающими громовыми раскатами, грозовой фронт, увлекаемый стремительным циклоном, уносится за реку всё дальше, дальше… оставляя слитно рокочущую барабанную дробь проливного дождя на палаточной парусине – материи самой романтичной, дожившей до эпохи прагматичной!

А теперь мне спать не хочется! Вместе с грозовым озоном, вдохнул я то, что называют – эврикой: а что, если собрать вместе тех разновозрастных пацанов, огольцов, парней, каждый из которых был мною, жил в моей чесиковской шкурке, хлебал по ноздри лиха чесеирского в стране советской? И чтобы каждый из них своим языком, без понта и утайки, рассказал о том, что видел, думал, чувствовал… Это не мемуары – воспоминания расплющенные грузом возрастных комплексов и унылых компромиссов. Это будет непосредственный рассказ ребёнка, отрока, юноши! Рассказ с куражом и ржачкой, с любовью и ненавистью! Рассказ из того времени и с места события, то есть – репортаж – самая яркая и убедительная форма информации. Тогда и Жоре, и всем хорошим, честным людям, замороченным пропагандой, станет понятно: почему миллионы русских парней брали оружие для того, чтобы воевать не против немецких фашистов, а против советского народа?!