Исцеление мира. От анестезии до психоанализа: как открытия золотого века медицины спасли вашу жизнь - Рональд Дитмар Герсте Страница 12

в лексиконе того времени еще не утвердилось понятие «отпуск». Прогресс динамичных 1840-х годов сократил расстояния, и неизвестный, увлекательный мир внезапно оказался в пределах досягаемости. Новая железная дорога соединила Вену с Триестом, портом на севере Адриатики, обеспечивавшим Австрии выход к Средиземному морю. А оттуда оставалось совсем немного до сказочного мира Венеции, жемчужины итальянских владений Габсбургской монархии.

Вместе с Лайошем Маркусовским и еще одним другом Земмельвейс отправился в путешествие, которое действительно достигло цели. Друзья восхищались произведениями искусства в музеях города-лагуны, его уникальной архитектурой и наслаждались средиземноморским стилем жизни. Земмельвейс великолепно отдохнул, а через три недели друзья, вновь воспользовавшись благами символа прогресса, поехали обратно в Вену со скоростью, которая до недавнего времени считалась невозможной – на некоторых участках пути она была свыше 50 километров в час. По возвращении Земмельвейса ждала хорошая новость: его коллега Брайт пробыл на своей прежней должности всего несколько дней и принял предложение стать профессором акушерства в Тюбингене, в Баден-Вюртемберге. Для Земмельвейса должность снова была свободна, что, вероятно, вызывало у Кляйна смешанные чувства.

20 марта 1847 года Земмельвейс вернулся к работе и, как и в прежние дни, отправился в помещение для вскрытий. Ассистенты (их в патологоанатомических учреждениях иногда также называли «ухаживающим персоналом», хотя их пациенты уже не нуждались в каком-либо уходе), должно быть, в то утро посмотрели на него вопросительно. Однако Земмельвейс еще ничего не знал. Его друга Коллечки, с которым они так часто вместе начинали рабочий день, здесь не было. Один из работников клиники сообщил Земмельвейсу, что тот умер неделю назад. Земмельвейс был глубоко шокирован – три недели назад, перед тем как Земмельвейс и его друзья отправились в поездку в Венецию, Коллечка был совершенно здоров и энергичен. Земмельвейс выяснил, что произошло: через несколько дней после их отъезда один из студентов случайно порезал указательный палец Коллечки во время вскрытия – такое нередко случалось в анатомических и патологических учреждениях. Поначалу Коллечка не придал этому значения. Однако позднее травмированный палец опух, поднялась температура и появилась тошнота. На следующий день по руке к плечу побежали красноватые полосы, что было признаком распространяющегося воспаления кровеносных и лимфатических сосудов. Температура Коллечки росла с пугающей скоростью, он начал бредить и, наконец, впал в кому. 13 марта его глаза закрылись навсегда.

Бренное тело профессора было положено на секционный стол, за которым он и Земмельвейс так часто работали вместе. После того как Земмельвейс в какой-то мере осознал весть о кончине своего друга, он попросил отчет о вскрытии. Его изучение, каким бы печальным оно ни было, стало для Земмельвейса моментом истины. Из отчета Земмельвейс узнал, что молочно-белый экссудат был обнаружен в брюшной полости Коллечки, в его грудной клетке, околосердечной сумке – профессиональные термины гласили: перитонит, плеврит и перикардит. Кто угодно мог умереть от любого из этих заболеваний в доантибиотическую эпоху. Сосуды Коллечки оказались забиты из-за воспаления, гной обнаружен почти во всех органах. Вероятно, самое жуткое проявление заражения привело в ужас близких в последние дни и часы его жизни. Один глаз Коллечки был буквально вытолкнут из глазницы, потому что в ней образовался крупный абсцесс. Коллечка умер от сепсиса и гнойного поражения всех важнейших органов – и все это в результате небольшого пореза секционным ножом во время работы с трупом. У Земмельвейса не было проблем с образным представлением патологических изменений и множества абсцессов. Он видел их бесчисленное количество раз в телах женщин, умерших от послеродовой лихорадки.

 В конце концов, судьба друга пролила для Земмельвейса свет на происходящее. Вещество, приносящее смерть, должно было быть в трупах.

Земмельвейс не мог догадаться, что это живые микроорганизмы; только более мощные микроскопы следующего поколения исследователей смогут раскрыть разнообразие жизни, скрытой от невооруженного глаза. Для Земмельвейса это была лишь разложившаяся материя или трупные останки. Но теперь он ясно осознавал роковой путь, который прокладывали эти вещества. Они могли случайно проникнуть из трупа в порез на коже, как это случилось с несчастным Коллечкой. И они же попадали на руки людей, работавших с трупами, на руки врачей и студентов-медиков, сразу после вскрытия идущих в родильные залы и этими же руками обследовавших нижнюю часть живота беременных и недавно родивших женщин. Должно быть, это осознание оказало разрушительное воздействие на Земмельвейса: он и другие медики, которые должны были приносить помощь и облегчение женщинам, были гонцами смерти, в том числе новорожденных: если младенец умирал одновременно с матерью, во время вскрытия в его теле также обнаруживалось гнойное генерализованное воспаление множества органов.

Земмельвейс рассказал Кляйну о своем наблюдении и единственном логичном следствии: руки следовало очищать от разложившихся веществ, смертельных частиц не только перед обследованием рожениц, но и перед входом в больничные палаты. Несмотря на напряженные отношения начальника и его ассистента, а также отсутствие интереса Кляйна к послеродовой лихорадке, тот согласился с Земмельвейсом и даже стал придерживаться сформулированных им правил. И мыть руки.

Земмельвейс, вероятно, в то время не слышал о Роберте Коллинзе. Ирландский врач заведовал больницей «Ротонда» в Дублине, демонстрировавшей непомерно высокий уровень материнской смертности, когда он только приступил к работе. Вскоре после вступления в должность в 1829 году Коллинз предпринял радикальные меры: он велел вымыть больницу и пустил хлор в здание, двери и окна которого оставались запертыми в течение 48 часов. На стены и полы была нанесена хлорированная известковая паста, а все деревянные элементы протерли известковым раствором. Постельное белье и другие вещи подвергали воздействию сухого жара в печи. В течение следующих пяти лет послеродовая лихорадка стала незнакомым сочетанием слов в больнице «Ротонда», и Коллинз с удовлетворением оглядывался назад: «До завершения моей карьеры главного врача в 1833 году ни одна пациентка не погибла из-за этой болезни, и это при 10 785 родах» [5].

Хлор, который, несмотря на свой резкий запах (а, возможно, и благодаря ему) считался средством очищающим и отбеливающим, можно было легко достать в форме раствора хлорной извести. Это стало оружием Земмельвейса в борьбе с материнской смертностью. С начала мая 1847 года такой раствор стоял в сосудах рядом с емкостью для мытья рук у входа в Первую акушерскую клинику, здесь же на видном месте висела табличка с распоряжением: «С сегодняшнего дня каждый врач или студент, приходящий из секционного зала, перед посещением залов акушерской клиники обязан тщательно вымыть руки с хлорированной водой в тазу у входа. Распоряжение обязательно к исполнению для всех. Без исключения. И. Ф. Земмельвейс» [6].

Земмельвейс