Орлы в Диких землях - Бен Кейн Страница 12

– Попробуйте только не вернуться богатыми людьми, сукины дет! – трудно было понять, шутит Фенестела или угрожает.

– Конечно, мы так и сделаем, – сказал Виниций, но в его голосе уже не было такой уверенности, как в Ветере.

Волосы на затылке Тулла зашевелились, и он оглядел лагерь. «Здесь тише, чем обычно – сказал он себе, – так что, наверное, из–за плохие видимости люди разговаривают вполголоса». Туман все еще был густым: он не мог разглядеть даже только что возведенную стену. Ближе к палаткам виднелись большие черные очертания. Призраки – легионеры и германские члены экипажа – время от времени появлялись из мрака, занимаясь своими делами.

«Скорее всего это из за густого тумана, все сейчас так», – решил Тулл.

Тянулись долгие часы ожидания, но в конце концов дневной свет, каким он ни был мрачным, начал угасать. Солнце заходило, и Тулл с нетерпением ждал, прихода ночи, а за ней и нового дня.  Ему пришлось прекратить бродить по периметру лагеря, потому что, как вполголоса заметил Фенестела, солдаты почувствовали бы его беспокойство. В конце концов, он сделал то, что было бы немыслимо для него в армии, и вздремнул. Это было не из приятных ощущений. Впервые за многие месяцы он вновь пережил тот ужас, которым был Тевтобургский залив. Грязь и бесконечная слякоть. Низкие тучи, проливной дождь. Германскими лазутчиками и их жуткий боевой клич. Копья, вылетавшие из ниоткуда, которые валили его легионеров, лишая их мужества. Дергающий ногами и утопающий в грязи мул. Поваленные деревья, загораживающее дорогу. Обнаженные берсерки, с яростью нападавшие на его людей.

Чья–то рука потрясла его за плечо, и Тулл с криком проснулся. Схватившись за кинжал, он понял, что над ним склонился Фенестела, а не германский воин. – В чем дело?  – спросил Тулл более резко, чем намеревался.

– Ты кричал. – Выражение лица Фенестелы было понимающим.

Тулл потер глаза рукой, благодарный за то, что не чувствует осуждения или необходимости объясняться. Нравится ему это или нет, но Фенестелу тоже мучили кошмары. Он с трудом принял сидячее положение. – Все в порядке? – спросил он.

– Да. Уже совсем стемнело, может быть, даже близится полночь.

«Я проспал несколько часов, – подумал Тулл. – Теперь мне не удастся уснуть снова». – Что еще скажешь?

– Туман, кажется, немного рассеивается. –  Фенестела отстегнул ножны от перевязи и сел на одеяло. – Я только что обошел часовых, которые все начеку.

– Даже Катон?

Удовлетворенно фыркнув, Фенестела ответил: – Да, даже он.

Тулл переминался с ноги на ногу, пытаясь согреться. Плащ прикрывал его торс; его концы можно было также обернуть вокруг рук, но ноги были обнажены ниже колен. Он мог бы пройтись по крепостному валу, но холод все еще поселялся в костях его ног. Огонь костра прогнал бы его прочь, но этой ночью его не разводили. Единственное, что можно было сделать, – это разминать ноги, примерно так, как он и делал, и дожидаться рассвета.

Он стоял рядом со Улыбкой и Магнусом, которые были земляками из одной части Италики. Они проводили приятные часы, предаваясь воспоминаниям и посмеиваясь над тем, что ни один из них не возвращался в свою деревню с тех пор, как ушел служить в легионы.

– Я всегда думал, что отправлюсь прямо домой, как только мой срок выйдет, – сказал Улыбка. – Но как только я женился, в этом не было особого смысла. Мои дети римляне, - в этом нет никаких сомнений – двое уже учатся в пятом классе, – но они не италийцы.

– Да, и мои тоже, – сказал Магнус. – А у вас есть семья, господин?

– Дочь, – сказал Тулл, с болью подумав об Артионе. – Но она никогда не захочет жить в Италике. Что касается моих родителей, они давно умерли, и я не видел своих сестер больше двадцати лет. Их мужей и детей я тоже никогда не видел. «О, Боги, ведь некоторые могут быть уже мертвы,. –   Мысль была отрезвляющей. – Он напишет письмо своей старшей сестре по возвращении, – решил Тулл. – Даже если они никогда не увидятся, было бы неплохо восстановить контакты».

– Корабль, господин. –  Улыбка указал в сторону судна.

Тулл выглянул за крепостной вал. Подхваченный легким бризом, туман значительно поредел. Его остатки цеплялись за ветви ближайших дубов, а нити все еще покрывали землю, но впервые с момента их прибытия он смог разглядеть корабль. Один, два, три часовых, сосчитал Тулл. Он всмотрелся в тени вокруг корпуса и вдоль гальки с обеих сторон, но не смог разглядеть четвертого человека. «Он пошел отлить за деревья», – подумал Тулл. Ему это не понравилось.

– О, Аид, господин, взгляните.

Заметив дрожь в голосе Улыбки, Тулл забыл об отсутствующем часовом и перевел взгляд направо.

– Да, что это, господин?  – Магнус  тоже указал в ту сторону.

С толстой ветки старого бука что–то свисало. Тулл прищурился,…  понял, и у него перехватило дыхание. – Это мужчина. – «Часовой», кричал его внутренний голос, но он не позволил себе запаниковать. Шансы на то, что часовой был убит и повешен на дереве согласно германскому религиозному ритуалу в течение нескольких коротких часов были ничтожны. Тулл осмотрел поляну, на которой висело ужасное подношение, и разглядел еще два трупа, раскачивающихся на веревках. В центре лежал большой плоский камень. По коже у него побежали мурашки. – Это место, где местное племя приносит жертвы своим богам, – прошептал он.

– И мы разбили лагерь рядом с ним. – возмутился Улыбка.

Магнус пробормотал молитву.

Тулл тоже был недоволен; лучшего способа разозлить богов местного племени он не мог и представить.

– Что нам делать, господин? – Рядом с ним из ниоткуда материализовался Медведь; он тоже увидел мрачное зрелище.

– Мы мало что можем сделать, кроме как дождаться утра и надеяться, что нас не заметят, – сказал Тулл. Выходить в море в темноте было бы безумием: илистые отмели и узкие проходы было достаточно трудно разглядеть и при дневном свете.

– Вы не хотите, чтобы мы с Катоном заглянули туда, господин, и убедились, что поблизости не шныряет один из их проклятых жрецов? Мы снимем кольчуги и пройдем туда тише мышей. – В бороде Медведя блеснули белые зубы. Казалось, он даже отдаленно не беспокоился о том, что забредет на поляну, полную болтающихся трупов и только богам известно, чего еще.

Обеспокоенный потерей новых людей,