Алый Первоцвет возвращается - Эмма Орци Страница 12

– Я знаю, где он живет. Ему некуда деться. Можете мне поверить.

В ответ на последние грозные заверения испанка довольно серьезно возразила:

– Чтобы внести окончательную ясность во всю эту историю, добавим, что и мне тоже никуда не деться. Монкриф, как вы уверяете, гнусный предатель. Он открыто оскорблял вашего полубога. Его видели входящим ко мне. Отлично! Он выдан. Отлично! Послан на гильотину. Еще лучше! И Тереза Кабаррюс, в доме которой несчастный хотел найти убежище, составит ему неплохую компанию. Такая перспектива, я думаю, вас вполне удовлетворяет, поскольку вы так страдаете от приступа ревности… Но я бы хотела думать, что все это ко мне не относится.

Тальен, не ожидавший такого оборота событий, на мгновение задумался. Суетная ревность вела в его сердце отчаянную борьбу с опасностью потерять возлюбленную. Аргументы испанки не вызывали сомнений. Влияние Тальена, имевшего в конвенте мощную поддержку, по сравнению с робеспьеровским все же было совершенно ничтожным. И он хорошо понимал, что оскорбление, нанесенное Бертраном этому мнительному властелину, не будет оставлено без последствий.

Тереза Кабаррюс, имевшая весьма острый ум, поняла, что первый раунд остался за ней.

– Так поцелуйте же все-таки мою руку, – с улыбкой обратилась она к своему жениху.

На этот раз Тальен повиновался безропотно.

Поудобнее устроившись на канапе, хозяйка грациозным жестом пригласила своего гостя расположиться с ней рядом на невысоком стульчике.

Маленький инцидент был исчерпан.

– Ты мне поможешь, Тереза?

Она кивнула, но, тем не менее, достаточно холодно спросила:

– Чем?

– Ты же знаешь, что Робеспьер подозревает меня, – и, упомянув это страшное имя, он инстинктивно понизил голос до шепота. – С тех пор, как я вернулся из Бордо, особенно.

– Знаю. Вы мне обязаны своей снисходительностью там.

– Робеспьер никогда ничего не забывает. Он ведь отправил меня в Бордо карать, а не миловать…

– А, так ты боишься? – воскликнула красавица. – Или что-то уже случилось?

– Пока нет. Но эти его намеки, какие-то смутные угрозы… Ты ж знаешь.

Она молча кивнула.

– Я бы не стал бояться, Тереза, – с горячим упреком в голосе начал он, – если бы не ты.

– Знаю, мой друг. Но что же я должна сделать?

Он выпрямился на своем стульчике.

– Есть две вещи, которые ты могла бы сделать, Тереза, – вкрадчиво начал он. – Какую из них ты бы ни выбрала, Робеспьер будет очень обязан тебе, настолько обязан, что приблизит нас к своему узкому кругу и даже поверит нам, как Сен-Жюсту или Кутону.

– Прекрасно. Но что же это за вещи?

Некоторое время ее визави сидел молча, будто пытаясь что-то побороть в себе. После чего решительно сказал:

– Робеспьер скоро появится здесь. Бертран Монкриф также находится здесь. Почему бы тебе не выдать его тут же и тем самым не заслужить робеспьеровскую благодарность?

– О нет, – негодующе возразила она. Но увидев взгляд ревности, невольно мелькнувший в пристально следящих за ней глазах, беспечно пожала плечами. – Во-первых, я ведь уже говорила, мой друг, что Бертрана здесь нет. И этот способ помочь вам сейчас для меня не по силам.

– Тереза, – настаивал Тальен, – обманывая меня…

– А мучая меня, – оборвала она, – вы для себя вообще ничего хорошего не добьетесь. Давайте попробуем лучше понять друг друга. Вы хотите, чтобы я помогла вам, послужив диктатору Франции, а я говорю вам, что, упрекая меня, вы не дождетесь никакой помощи.

– Тереза, нам необходимо стать ближайшими друзьями Робеспьера. У него власть. Он держит в руках всю Францию. Пока я…

– О, – горячо откликнулась молодая испанка, – так вот в чем заблуждаетесь и вы, и ваши друзья с трясущимися поджилками! Вы считаете, что Робеспьер держит в руках всю Францию. Но на самом деле это не так. Властвует не он, властвует его имя. А вами всеми правит страх, рабский страх, который он распространяет повсюду, постоянно грозя всем смертью. Поверь мне, – настаивала она, – управляет не Робеспьер, нет – гильотина, которой он распоряжается. В результате чего и вы, и я, и все ваши друзья беспомощны. И все мы, вместо того, чтобы покончить с этой эпохой террора и кровопролития, безропотно подчиняемся ему, громоздим преступление на преступление, плаваем в крови, в то время как он всегда остается в стороне. Он – правящий мозг, а вы и вся ваша партия – всего лишь чернорабочие. О, как это унизительно! Если бы вы были настоящими людьми, а не марионетками…

– Тише, Тереза, ради всего святого, – не выдержал наконец Тальен. Уши его, уже привыкшие к постоянному ожиданию опасности, уловили какой-то звук снаружи, заставивший его вздрогнуть: голос, шаги, открывающаяся дверь…

– Т-с-с-с, – повторил он еще раз. – В эти дни даже стены имеют уши.

– Вы абсолютно правы, мой друг, – громко ответила она. – После всего этого о чем еще можно говорить? О чем еще можно беспокоиться, когда наши головы и так чудом держатся на тоненьких шеях. – И твердо добавила: – Я никогда не выдам Бертрана. Если я сделаю это, я буду себя презирать, а вас просто возненавижу. Так что лучше быстрее скажите мне, каким еще способом я могла бы завоевать сердце этого людоеда.

– Он сам скажет вам об этом, – быстро пробормотал Тальен, поскольку звуки в коридоре становились все более отчетливыми. – Вот он! И ради бога, Тереза, не забывайте, что наши жизни зависят лишь от милости этого человека.

Глава Х. Обожаемый всем миром угрюмый идол

Пепита привела в комнату хозяйки группу из трех человек, двое из которых помогали идти третьему. Одним из вошедших был Сен-Жюст – наиболее романтическая фигура революционного периода, самый доверенный и близкий друг Робеспьера, двоюродный брат Армана и прекрасной Маргариты, вышедшей замуж за модного английского денди, сэра Перси Блейкни. Другой – Шовелен, некогда самый влиятельный член Комитета общественной безопасности, теперь же едва ли не приживальщик партии Робеспьера. Оба они поддерживали парализованного Кутона, который, несмотря на свои многочисленные преступления, был все же весьма трогателен в своей беспомощности. Пройдя в комнату, друзья посадили его в кресло и укутали ноги пледом.

Следом почти сразу же вошел Робеспьер.

И с этого момента, даже несмотря на то, что он почти все время молчал, казалось, все в комнате подчинилось его воле. Безукоризненно одетый в голубой фрак и белые бриджи, в чистом белье, с волосами, аккуратно завязанными сзади черным шелковым бантом, с отполированными ногтями и сверкающими туфлями, он очень выгодно отличался от всей остальной, порожденной революцией, братии.

Юный красавец, великолепный оратор и убежденный энтузиаст, Сен-Жюст весь вечер блистал своим красноречием, поскольку был не только правой рукой Робеспьера, но и глашатаем его идей.

Кутон же в своей непристойной манере с язвительным презрением дразнил Тальена, вызывая этим одобрительные пошловатые