Владимир Топилин - Дочь седых белогорий Страница 12

Загбой испуганно посмотрел по сторонам. Его предположения тут же подтвердились. Из-за соседних чумов, из тальниковых, прибрежных зарослей за ним наблюдали злобные глаза собак. Загбой понял, что некогда верные и преданные, они за несколько месяцев, проведённых без человека, одичали и стали опасными. Он помнил случаи, когда брошенные на произвол судьбы собаки, через какое-то время сбившиеся в стаю, нападали на оленей эвенков, подобно волкам, валили их на землю и съедали заживо.

Да, тогда они походили на своих собратьев – серых разбойников. Только вот по сравнению с волками они были умнее и хитрее, потому что в совершенстве знали как характер человека, так и привычки одомашненных оленей. А если учесть то обстоятельство, что вьючные животные не боятся собак, то можно без сомнения предположить, куда делось огромное стадо оленей племени Длиннохвостой Выдры. Может быть, растерзаны и съедены были только лишь единицы, а остальные под страхом смерти разбежались по тайге и примкнули к «дикарям»[12].

Загбой не знал, не помнил случая нападения собак на человека. Однако многочисленные следы доказывали, что это они съели своих хозяев. И пусть ко времени пиршества последние уже были мертвы, это не оправдывало их. Что можно думать о собаке, если она попробовала мясо человека? Можно ли дать гарантию, что одичавшие животные не набросятся на живого друга? От этой мысли у Загбоя по спине побежали мурашки.

Если бы кто-то когда-то рассказал ему о том, что он увидел сейчас своими глазами, он отнёсся бы к словам очевидца с недоверием. Но нельзя отрицать того, что видишь сам. Реальность существует. И она предсказывала самое худшее, что только можно было предположить. Собаки медленно, как по незримой и молчаливой команде, начали своё наступление.

Как полчища кровожадного гнуса, атакующего беззащитное тело сохатого, как вездесущие муравьи, защищающие свой муравейник, собаки появлялись отовсюду. Одичавшие, голодные псы выползали из чумов, выпрыгивали из прибрежных зарослей ольхи, выходили из густого ельника, чёрной стеной разросшегося на пригорке за мёртвым стойбищем. Их было много. Десять, двадцать, пятьдесят или даже сто. До этой минуты Загбой не мог предположить, что в племени так много собак. Он просто никогда не видел их всех вместе.

Они бежали небольшими группами, сливаясь в одну большую стаю. По их передвижению охотник понял, что они устремились за добычей. Пытаясь их остановить, Загбой резко крикнул. Подобная команда всегда действовала отрезвляюще на верных помощников человека. На слова «Стой!», «Нельзя», «Назад» любая из них всегда подчинялась голосу своего хозяина.

На краткий миг волна пёстрых тел приостановила передвижение. Собаки приподняли свои оскаленные озлобленные головы, в недоумении посмотрели на человека, но через секунду, подчинившись всеобщему рефлексу стаи, побежали ещё быстрее.

Расстояние между живой лавиной и охотником ежесекундно неумолимо сокращалось. Когда псы подбежали на расстояние выстрела, Загбой быстро сорвал со спины ружье и, даже не прицелившись, выстрелил в волну лохматых тел. Одна из собак завизжала, закрутилась на месте, упала на землю и забилась в предсмертной агонии. Но и это не произвело должного эффекта на остальных. Даже не взглянув на нее, стая продолжала движение. Чувство голода притупило страх перед человеком. Обезумевшие животные, увидев добычу, не могли остановиться.

Загбой чувствовал приближение катастрофы. Его одноствольное шомпольное ружьё молчало. Для того чтобы его зарядить, охотнику требовалось некоторое время, которого у него не было. Может быть, чувствуя это, собаки побежали быстрее.

Понимая, что сейчас может произойти, обречённый охотник быстро осмотрелся. Загбой знал, что безвыходных ситуаций не бывает. Всегда есть лазейка, через которую можно выбраться. Тем более что сейчас на «край пропасти» была поставлена его собственная жизнь.

Рядом не было деревьев, которые могли бы спасти его своей недосягаемой высотой. Он не допускал мысли о бегстве, так как прекрасно знал, что собаки догонят его через десять метров. Его не мог спасти олень, который, всё ещё не понимая, что происходит, послушно стоял далеко в стороне на краю поляны. И мысль собственного спасения пришла неожиданно и внезапно.

Вода! Это была река, до которой было всего лишь несколько шагов. Но броситься в воду – смерть. Загбой не умеет плавать! Он понял, что ему предстоит схватка с собаками. Схватка, в которой, возможно, не будет победителя.

Он отбросил ружьё в сторону: теперь оно не нужно. В настоящий момент для защиты был необходим нож, а ещё лучше – топор или пальма. И Загбой нашёл то, что ему было надо. Это был топор Хактына. Тот самый топор, которым обезумевший сын когда-то хотел убить отца. Топор валялся неподалёку, рядом с останками своего хозяина. А тогда, в тот страшный роковой день, охотник побоялся взять его в руки, потому что он был в руках больного сына. Теперь у него не оставалось выбора, так как это было единственное оружие, которое могло спасти ему жизнь.

Загбой схватил топор и с проворством хищного аскыра забежал в реку. Когда уровень воды достиг его груди, он остановился, поднял над головой грозное оружие и приготовился к защите.

Но собаки, казалось, и не думали нападать на охотника. Лишь некоторые из них подбежали к берегу и стали обнюхивать следы. С удивлением и нескрываемым недоверием рассматривая человека, они замерли на месте. Следы на берегу говорили о том, что в воде их хозяин, властелин, друг и, наконец, бог. Это испугало собак. Некоторые из них, вспомнив знакомую речь, робко замахали хвостами, но многие всё же приняли угрожающую позу.

А там, на краю поляны, основная масса уже окружила оленя. Злые, голодные собаки готовились к расправе над животным. Ситуация обострялась тем, что учаг не понимал, что его ждёт смерть. На окруживших его псов он смотрел как на пустое место, потому что в жизни привык видеть их всегда рядом. Собаки не предвещали угрозы. Никогда ещё клыки псов не касались его тела, а угрожающий рык предупреждал, защищал. Олень привык видеть собаку ежедневно, постоянно, воспринимал её как обычное, естественное и даже необходимое животное и никогда не видел в ней врага.

Сейчас собаки думали иначе. Их разум затмила неукротимая злоба, которая была вызвана жестоким голодом. С потерей своих хозяев они стали неконтролируемы в своих действиях. В поисках пищи съели мёртвых людей, а затем обратили внимание на оленей. Убив однажды одного из них, они привыкли видеть в этом животном средство для продолжения своего существования.

Последние мгновения перед броском были самыми ответственными. Тела собак напряглись взведённым черканом. Глаза налились кровью. Стремление и воля были направлены в едином намерении – убить. Каждая из них ждала только одного – сигнала к нападению. Самая молодая, горячая лайка, подстёгиваемая диким голодом, бросилась оленю на шею. Захлёбываясь в собственной ярости, вцепилась в добычу оскаленной пастью, но, к своему негодованию, захватила зубами только шерсть.