Сергей Голицын - Сказание о белых камнях Страница 12

А посеялось зерно славы города Коврова в тот стародавний метельный вечер, когда простой зверолов пригрел заблудившегося князя.

И еще предание об Андрее Боголюбеком.

Будто плыл он на ладьях вместе со своей дружиной вниз по Клязьме и остановился на ночлег под сосновым бором, не добравшись до Епифанкина двора пятнадцати верст. Утром поднялся он на высокую гору, глянул вверх по реке, глянул вниз по реке, увидел на низком левом берегу Клязьмы черемуховые, осыпанные белым цветом рощи по гривам, увидел дальние лесные просторы... И будто бы сказал он: «Любо мне здесь».

По его велению построили на том месте сторожевой пост, а позднее основали монастырь, который в 1764 году был упразднен. И остались после монастыря село Любец и церковь XVII века...

Еще перед войной занесла меня судьба к тому прекраснейшему на Клязьме высокому берегу. А когда начал я книги писать, то купил в том маленьком селе домик и поселился там. В саду выстроил я себе для занятий неказистый сарайчик — светелочку с двумя окошками, поставил там стол аз сосновых некрашеных досок и складной стул... И забегала по бумаге моя авторучка.

Как-то приехал ко мне племянник — большой художник, обладавший веселой кистью и сердцем зодчего-хитреца. Нашел он мою светелочку скучной и раскрасил ее разными красками. На глухой стене, выходившей на деревенскую улицу, изобразил он большую, с чистыми белыми листами книгу, сокола, парящего над развесистым дубом, и самого Андрея Боголюбского, скачущего на вороном коне. Князь вместо меча размахивал огромной авторучкой, а его алый с черными и белыми запятыми плащ развевался по ветру.

Окна моей светелочки глядят прямо в лес. И когда я работаю там, то наблюдаю белок, синиц, щеглов и пеночек, а однажды увидел даже лису.

Люблю я Любец, дышу его чистым сосновым и черемуховым воздухом, и пишется мне там привольно.

Случается, приезжают ко мне мои друзья, весною и осенью приходят школьники из ближнего Коврова, а летом пионеры из соседних лагерей, приплывают туристы на лодках. Тогда я откладываю в сторону лист бумаги, рассказываю любознательным гостям о своих прежних странствиях, об Андрее Боголюбском, передаю историю села Любец, слышанную мною от старых лю-бечан.

Особенно дороги мне гости юные. Веду я их на высокую гору над Клязьмой, показываю им сверху необъятную ширь Клязьминской поймы, а потом шагаю с ними вдоль берега к Любецкой церкви.

Как красиво она стоит на высоком берегу, над крутою излучиной Клязьмы! За десятки верст, словно два платочка, белеют стройная шатровая колокольня и сам храм с одним куполом.

Несколько лет подряд с большой горечью подходил я к церкви. Она медленно погибала. От времени накренился купол, алчные люди сорвали железо с крыши, пытались выбить отдельные кирпичи стен, легкомысленные кладоискатели ломами выворачивали белокаменные плиты пола, искали подземный ход.

Какой же мог быть подземный ход у обыкновенной сельской церкви! И старое кровельное железо совсем проржавело и никуда не годилось. И кирпичи со стен не выламывались, а только крошились, известь-то по десяти лет в ямах выдерживали да гасили ее не одной водой родниковой, а лили в ямы молоко, бросали сырые куриные яйца; схватывала та известь крепче нынешнего цемента.

Бессмысленно и дико было разрушать церковь. Когда же вышла моя книга и многие мои читатели стали отовсюду посылать письма о грозящей прекрасному памятнику старины опасности, реставраторы вне всякой очереди решили его восстановить. Явились в Любец искусные мастера. Они покрыли новым железом крышу, покрасили ее зеленой краской, выпрямили купол, заделали щели и выбоины на стенах и побелили все здание.

С тех пор высится оно обновленное, сверкающее на солнце, отражаясь в синих водах Клязьмы. И будут люди им любоваться века.

Я веду к нему своих юных гостей, рассказываю им историю села Любец, а заканчиваю речь такими словами:

— Берегите красоту старины и любите ее. Тогда будете вы любить и беречь свою Родину-мать...

Когда писал я эту книгу, загромоздился мой маленький сосновый столик многими учеными трудами, из них самыми обстоятельными и ценными были два тома Н. Н. Воронина «Зодчество Северо-Восточной Руси».

Николай Николаевич — лауреат Ленинской премии, крупнейший историк, археолог, искусствовед. И еще он уроженец Владимира и, может быть, прямой потомок владимирских хитрецов-камнесечцев. В его пространных трудах наряду со многими учеными рассуждениями видится большая любовь подлинного поэта к тому родному краю, которому он отдал свой ум и свое сердце. Без его трудов ни один исследователь владимирской старины не может обойтись.

И, однако, даже в его объемистых томах я не нашел определенного ответа на вопрос: где же во времена Андрея Боголюбского ломали белый камень-известняк и как его доставляли? Камня-то требовались горы.

А название моей книги обязывало меня найти ответ.

В летописях я прочел о походе Андрея Боголюбского на Поволжское Болгарское царство в 1164 году. Князь отправился из Владимира со своей дружиной на ладьях вниз по Клязьме, Оке и Волге, захватив с собой икону Владимирской богоматери. Поход этот окончился решительной победой. Болгарская столица была разрушена.

В «Сказаниях о чудесах Владимирской Богоматери» рассказывается, что Андрей наложил на болгар дань — с берегов Волги доставить во Владимир белый камень для строительства церквей.

Это сообщение явно неверно. Ведь белокаменные здания во Владимире и в Боголюбове были построены еще за два года до болгарского похода. Как же так? Кузьмище Киянин ошибиться не мог. Очевидно, был виноват позднейший переписчик «Сказаний», который задолго до меня заинтересовался этим вопросом и вставил в текст свою версию.

Я продолжал доискиваться истины и в некоторых научных трудах прочел упоминания вскользь, что известняк мог добываться из каменоломен, расположенных на берегах Москвы-реки. Но это месторождение находилось уж очень далеко от Владимира.

А ведь всего в нескольких километрах от моего дома, от села Любец, вверх по речке Нерехте, близ поселка Мелехове, находятся неисчислимые залежи известняка. Документально доказано, что в XVI веке в тех местах выжигалась известь для нужд суздальских монастырей. Но и за четыреста лет до этого там тоже мог добываться белый камень.

«Ну, конечно, — рассуждал я, — мелеховское месторождение известняка является ближайшим к Владимиру и к Боголюбову. По Нерехте камень сплавляли на утлых челноках до устья Клязьмы, там грубо обрабатывали, погружали в ладьи и доставляли вверх по Клязьме до места строительства. Значит, Любец мог возникнуть еще в XII веке как перевалочный пункт. А предание о заночевавшем под Любецкой горой князе Андрее остается красивой, но недостоверной народной сказкой».