Джайлс Кристиан - Кровавый глаз Страница 12

«Что ты наделал? — воскликнул мой рассудок. — Пошел против священника! Теперь люди, которых ты знал, умирают. Их кровь будет на твоих руках».

Я бросился в дом Эльхстана за охотничьим луком, моля Бога о том, чтобы успеть пронзить стрелой черное сердце хоть одного язычника до того, как все будет кончено. Я настежь распахнул дверь, в кромешной темноте больно налетел грудью на стол, на ощупь нашел все, что нужно, и побежал обратно, на звуки битвы, сжимая лук, тетиву и колчан со стрелами. Многие селяне уже лежали на земле. Их влажные внутренности, вывалившиеся из распоротых животов, блестели в тусклых предрассветных сумерках, но остальные продолжали сражаться. Они ругались, когда им приходилось наступать на убитых товарищей.

Гриффина сразил сам Сигурд. Увидев, как из рассеченной головы несчастного потекла струя яркой крови, я поразился, насколько легко скандинавы в кольчугах-бриньях расправлялись с противниками, не имевшими доспехов.

Эльхстан указал в сторону охотника и что-то промычал, сжимая мне плечо.

Я лихорадочно натянул тетиву и прошептал:

— Знаю, старик.

У меня в душе все болело, потому что Гриффин был мне другом. Я положил стрелу на тетиву, натянул ее, задержал дыхание, потом медленно выпустил из себя воздух.

— Умри, ублюдок язычник!

Какой-то скандинав судорожно дернулся, получив стрелу в плечо. Я достал из колчана новую, заметив, как кузнец Сивард пошатнулся и с криком упал лицом вперед, сжимая копье, торчащее из живота. Я выпустил вторую стрелу, но она пролетела мимо. Когда я снова натянул лук, тетива лопнула и больно хлестнула меня по лбу.

Скандинав, которого я поразил, двинулся на меня, не обращая внимания на кровь, вытекающую сквозь звенья кольчуги. Я шагнул ему навстречу и попытался ударить луком в лицо, но он перехватил эту изогнутую палку, вырвал ее у меня из рук и врезал мне кулаком в подбородок. Я упал лицом в зловонную грязь, но успел увидеть, как скандинав повалил старика Эльхстана и с размаха пнул его ногой.

Вскоре все было кончено. Лишь один норвежец был убит, но все те шестнадцать селян, что им противостояли, лежали на земле в лужах собственной крови. Скандинавы быстро прикончили раненых, оставив в живых только Гриффина. Его волоком протащили по грязи к воину с проницательным взглядом и застежкой в виде волчьей головы. Да, именно к Сигурду.

— Ты умрешь, но прежде увидишь, как твою деревню поглотит огонь, — прорычал ярл, указывая на дома, над соломенными крышами которых поднимался дым очагов, словно начинался еще один совершенно обыкновенный день. — Даже в загробной жизни ты будешь помнить о том, что навлек смерть на своих людей.

— Пусть дьявол помочится тебе в череп, — с трудом выдавил Гриффин.

Кожа, содранная вместе с волосами, лоскутом свисала с его головы. Под ней виднелись проломленные кости черепа. Струйки крови нитями паутины стекали по лицу раненого и срывались каплями с короткой бородки. Однако тело бывшего воина упрямо отказывалось умирать.

— Придет Судный день, и ты станешь молить Христа о прощении, — хрипло пригрозил он. — Клянусь, что так будет! — Доблестный Гриффин улыбнулся, произнося эти слова.

Сигурд рассмеялся и ответил:

— Ваш Белый Христос слаб. Это бог женщин. Говорят, он благоволит трусам и шлюхам.

Остальные язычники закивали. Некоторые из них вытирали лезвия своих мечей о трупы.

— Тебя нельзя назвать слабым, англичанин, — продолжал Сигурд. — Сегодня ты убил великого воина.

Ярл нахмурился и бросил взгляд на мертвого скандинава, который без кольчуги выглядел ничуть не более свирепым, чем обычный молодой парень из Эбботсенда, если не считать многочисленных шрамов, покрывавших его белую кожу.

— Почему ты идешь за вашим Белым Христом, англичанин? — спросил он.

Отяжелевшие веки Гриффина опустились. Мне хотелось верить, что он лишился чувств.

Предводитель скандинавов пожал плечами и заявил:

— Я отдаю тебя Одину, чтобы после смерти ты увидел истинного бога, который заставляет врагов в разгар битвы бросать оружие и с позором бежать к своим женщинам.

После этого Сигурд приказал своим людям обыскать дома и забрать все, что только можно. Ярл напомнил, что ценности могут быть припрятаны в пепле, в горшках и даже в соломе. Язычники действовали расторопно, опасаясь прибытия местного магистрата. Они начали таскать мешочки с монетами, инструменты, ткани, оружие, копченую свинину и ягнятину через холмы к своим кораблям.

Крики слышались очень редко. Почти все женщины скрылись в лесу и еще не знали о гибели мужчин. Я видел, как был убит отец Алвунны, но знал, что и у нее самой, и у ее матери хватило ума бежать из деревни. Бедная девчонка!.. Но я никогда не был в нее влюблен, как, впрочем, и она в меня.

Я опустился на корточки рядом с Эльхстаном и ждал, когда же язычники обратят на нас внимание. Тогда они убьют меня и старика вместе с Гриффином. Я провел рукой по рассеченной губе, увидел алую кровь и понял, что больше не дрожу. Беспощадная бойня, свидетелем которой я стал, излечила меня от страха. Я стиснул зубы. Пусть Гриффин презирает меня за трусливый поступок, но он все-таки не увидит, как я молю о пощаде.

Скандинавы собрали сухие дрова и сложили погребальный костер, на который поместили тело воина, убитого Гриффином. Один из них взял меч и начертил на земле круг, затем схватил охотника за окровавленные волосы и втащил туда. В раненом едва теплилась жизнь. Первая соломенная крыша вспыхнула трескучими языками пламени, погребальный костер тоже занялся огнем. Старый седобородый воин, в косы которого были вплетены кости, начал громким голосом призывать богов.

На старом ясене закаркал ворон, жадно дергая головой, наблюдая за деяниями людей. Я понял, что это та самая птица, которая встретилась мне вчера на рассвете у сторожевой башни на берегу. Ворон разинул здоровенный клюв и встопорщил перья на шее, ощетинившиеся острыми иглами. Я оглянулся на Гриффина, и желудок выдавил мне в горло теплую рвоту.

Эльхстан застонал, пытаясь подняться на ноги, но я удержал его на земле и прошептал:

— Не шевелись, старик.

Половина его лица заплыла, превратилась в сплошной темно-лиловый кровоподтек.

Эльхстан принюхался, и я подтвердил:

— Да, деревня горит.

Мой взгляд был прикован к тем истязаниям, которым скандинавы собирались подвергнуть Гриффина. Я не обращал внимание на пламя, разгоравшееся с сердитым треском.

— Язычники хотят что-то сделать с Гриффином. Это работа дьявола, Эльхстан.

Охотник застонал, и мое сердце заныло от жалости. Его угасающая жизнь вспыхнула снова от невыносимой боли. Эльхстан схватил меня за плечо, потом раскинул руки в стороны.