Николай Дмитриев - Рубин из короны Витовта Страница 12

– Княже Свидригайло!.. Ты живой?

– Так… – долетел из глубины подземелья слабый ответ, и воины Ниса, не обращая внимания на продолжавшийся бой, который в наступающих сумерках уже целиком охватил замковый двор, принялись сбивать с узилища крепкий новгородский замок…

Витовт, великий князь Литовский, зло сцепил зубы и опустил к земле острие копья. Только что, когда уже был хорошо слышен гомон загоновых кметей, прямо на поляну, где стоял в засаде сам великий князь, с громким топотом выбежал могучий тур. Заметив охотников, бык резко остановился и, сразу прицеливаясь рогами, опустил голову, но когда Витовт, дав шпоры, уже послал коня вперёд, тур рванулся в сторону и, продравшись сквозь заросли, обошёл охотничью цепь. Опытные ловчие – княжий оберег на случай чего непредвиденного – жавшиеся позади Витовта, увидев неудачу, стояли молча, не решаясь даже сказать что-нибудь, и только княжий шут Гинне, который ни с того ни с сего тоже напросился на охоту, весело произнёс:

– Не журись[25], княже, нагоним бобровников[26], меха добудем…

Дерзские слова шута заставили князя обернуться. Он внимательно, по очереди, глянул на каждого, кто стоял сзади, и, не желая ничего говорить, только неопределённо хмыкнул. Потом, заворачивая коня, натянул повод и не спеша поехал уже хорошо натоптанной стежкой, которая вела к временному охотничьему лагерю. Ловчие, никак не ожидавшие этого, было замешкались, но, спохватившись, почти сразу тоже заторопились следом.

Шутовской намёк заставил великого князя призадуматься. Нет, конечно он уже не был тем лихим молодцом, который никогда бы не позволил себе такого конца охоты, однако сейчас дело было в ином. Напоминание шута про то, что каждая ловитва[27] должна иметь свой зыск[28] повернули мысли Витовта в другую сторону. Если так получилось, что могучий тур избежал удара копьём, то наверняка этого пожелал дух леса, в чьё существование он, великий князь, где-то там, в глубине души, продолжал верить. И хотя теперь он вроде был ревностным католиком, пройти мимо такого намёка Витовт не мог.

Охотничий лагерь встретил князя гомоном обслуги, дымом костров и довлеющим над всем запахом свежины, которую уже начали поджаривать на огне. Витовт медленно слез с коня и вперевалочку пошёл к своему шатру, поставленному возле старого дуба. Откинув полсть[29], князь зашёл в шатёр и удивлённо замер. В центре шатра сидел, ожидая его, Монивид, человек, входивший в ближайшее, наиболее доверенное окружение Витовта.

Увидев князя, Монивид поднялся и хотел что-то сообщить, но Витовт опередил его:

– Что?.. Что-то случилось?

– Так, княже, – Монивид наклонил голову. – Плохая весть, великий князь. Кременецкий замок захвачен.

– Кем? – не скрыл удивления Витовт.

– Князьями руськими Осторжским и Нисом. Они напали внезапно и освободили Свидригайла.

– И что дальше? – Витовт нахмурился.

– Дальше? – Монивид замялся, не зная, как сказать, но в конце концов ответил: – За ночь князь Свидригайло с ратными людьми местных бояр и конницей достиг Луческа и, захватив город, сел там…

– Так… – обдумывая известие, Витовт помолчал и только потом спросил: – А что достославный рыцарь Франкенберг?

– Каштелян[30] замка, рыцарь Конрад, загинул разом со сторожею.

Услыхав такое, Витовт бессильно опустился на ковёр и долго сидел молча. Ему, как никому другому, было понятно, что русские князья решились на такой поступок, чтобы показать ему, великому князю Литовскому, что они им недовольны. К тому же не следовало забывать: непокорные уделы граничат с Московией и есть немалая угроза того, что недовольство князей русских может привести их к весьма нежелательному объединению…

Молчание нарушил слуга, который зашёл в шатёр и со словами:

– Дозволь, княже, – поставил перед Витовтом блюдо с духовито прожаренной свежиной.

– Ну, давай… – Витовт подцепил ножом кусок горячего мяса и жестом предложил Монивиду присоединиться.

Какое-то время оба сосредоточенно ели, а потом Монивид спросил:

– То как оно будет, княже?

Хотя на самом деле Витовта распирала злость, он заставил себя сдержаться и внешне совершенно спокойно пожал плечами.

– Тут, друже, гадать нечего. Собираемся и с войском скоро идём до Луческа… Доводится снова тура укрощать…

– Не понял… – Монивид перестал жевать и внимательно присмотрелся к Витовту. – Это про кого речь?.. Про Свидригайла?

– Именно… – Витовт потыкал ножом мясо на блюде, выбирая кусок помягче, и пояснил: – Тут дело такое… В нашей Литве живут и литвины и руськи. Одни католики, другие православные, к тому же с одной стороны – могучая Польша с Ягайлом, а с другой – улусы татарские… И золотоордынский хан в придачу, вот и решай…

– Однако ж пока все неплохо, – возразил Монивид. – Во всяком случае, православных церквей в Вильно больше, чем католических. И митрополит Григорий Цемивлак в церкви Пречистой Девы в Вильно, между прочим, тоже есть… И, слава богу, гуситская ересь до нас не дошла…

– Неплохо, говоришь? – грустно усменулся Витовт и иронично посмотрел на собеседника. – Вот только так неплохо, что, с одной стороны, Кременецкий замок вместе с залогом дымом пошёл, а с другой – шляхта польская жмёт, чтоб всех нас на католиков перетворить… Нет, друже Монивид, сначала надо избавиться от зазихань[31] Свидригайла, а уже потом… И как знать, что ещё с чеською заварушкою будет…

Великий князь внезапно умолк. Ему почему-то вспомнился сегодняшний случай, когда могучий тур обхитрил ловчих. И именно это показалось Витовту неким предостережением. Тогда, будто отвечая своим потаённым мыслям, Витовт негромко, только для самого себя, сказал:

– Да, жаль, в этот раз тур вырвался… – и словно придя к какому-то выводу, князь потянулся к блюду…

Королю казалось, будто он всё время слышит Краковський хейнал[32], который словно плывёт над Вавелем. На самом деле громкий сигнал опасности звучал с замковой башни только при появлении врага, и однажды татарская стрела даже сумела оборвать его. Однако сегодня у короля были все основания слышать хейнал, по крайней мере, для одного себя.

Рядом с Его Величеством Владиславом-Ягайло солнечные лучи, проникающие в пышный дворцовый зал сквозь широкие незарешёченные окна, вырисовывали на вощёном паркете теневой узор свинцовых хитросплетений, державших в рамах стеклянные чечевицы[33], отчего цветистый пол приобретал странный вид и, казалось, тоже предупреждал об опасности.