Исраил Ибрагимов - Тамерлан (начало пути) Страница 12

— Я с тобой! — заявляет Хамид. Я тоже хочу в Самарканд!

— Ты? В Самарканд!? Что тебя гонит в Самарканд?

Хамид растерян.

— Ну, ладно, ладно, — приходит на помощь мальчик Хафиз. — Хочешь скажу еще что–то…

— ?

— Еще я… хочу попроситься в… ученики к Джафари.

— Кто он, этот Д–жа–фа-ри?

— Как, ты не знаешь Джафари? — удивляется мальчик Хафиз и окинув не без сожаления с ног до головы Хамида, добавляет. — Ты прав: откуда тебе знать Джафари, — и мечтательно произносит: — Джафари — лучший поэт Самарканда — вот кто он такой! Какие у него газели?

— Поэт? Газели?

— Я вижу, ты впервые слышишь эти слова?

— Впервые, — соглашается Хамид.

— Эх, ты! — вздыхает Хафиз и по–отечески добавляет — ладно, пошли. На месте, в Самарканде, разберемся… Идут. Заворачивают за уступ глиняного оврага. Но за кадром еще слышится, затухая, голос Хафиза: «Слушай, что говорит Джафари» — и далее читает в слух отрывок газели…

40

В небольшом помещении, образовав кружок, на деревянной тахте сидят мужчины. Их сравнительно немного, среди них — и знакомые нам люди, которых мы перед этим видели у гадальщика, а раньше на охоте — товарищи Саллеха. Но главное здесь же и сам Саллех. Судя по лицам, здесь идет непростая дискуссия.

— Я согласен: да, южане топчут нас, северян! — говорит один из заговорщиков.

— А что Эмир Казанган делает с Мавераннахром: Афганистан отдал внуку, а этого… молокососа… — молвит третий

— Барласца Тимура… — подсказывают тому.

— Да, племянника Хаджи Барласа… сделал тысячником, отдал в жены внучку, а завтра — не приведи Аллах! — И темником… Помяните, мое слово.

— А Саллеху… наследнику почтенного… темника Боролдоя, отказывает во всем это противозаконно! — восклицает другой, — Саллех, разве я не прав? Скажи! Если не прав, пусть отсекут мне язык.

Все смолкают в ожидании выступления Саллеха и тот, не заставляет себя ждать — медленно, но, четко подчеркивая едва ли не каждое слово, произносит:

— Никто из нас не станет отрицать: эмир Казанган на этом не остановится — остановить его можем только мы…

— И только смерть! — поддерживает Саллеха его товарищ, — кто думает иначе, пусть выскажется сейчас. Здесь.

И снова воцаряется напряженное молчание.

С места поднимается в конце помещения человек, которого мы в предидущем эпизоде видели у ворот напротив гадальщика — хозяин жилища произносит:

— А сейчас высокочтимые гости, прошу сосредеточить внимание на нашей скромной пище.

В центр дастархана ставятся чаши с традиционным угощением — пловом.

41

Тимур и его друг Сардар продолжают проход по базару, идут вдоль мясного ряда, где выставлены туши животных, их внутренности… останавливаются перед необычной пирамидой из десятков опаленных бараньих голов. Продавец — мясник явно доволен.

— Ну, как нравится?

Тимур смотрит на осклабившегося в улыбке продавца, молча идет дальше, но какая–то сила заставляет его обернутся и взглянуть на необычную пирамиду из опаленных бараньих голов, на самодовольное лицо мясника… — спрашивает у него:

— А тебе?

— Красиво, — откровенно любуется тот, продолжая улыбаться. — сам придумал!..

— Мы почти у цели, Сардар, — говорит Тимур и наконец–то решительно идет вперед.

42

Мастерская кузнеца Гуляма. За работой кузнеца молча наблюдают, устроившись на лавке, Тимур и Сардар. Гулям кладет на наковальню раскаленное железо. Постучав по нему молотком, опускает его в корыто с холодной водой, отбрасывает заготовку и молоток и, вытерев пот, садится напротив визитеров.

— С чем пожаловал на этот раз сын Торгая — справиться о моем здоровье? А этот — твой приятель? Почему в таком одеянии? Тебя разжаловали? — начинает Гулям. — Ближе к делу!

— Это, — кладет Тимур руку на плечо Сардара, — наш человек.

— Я готов выслушать добрых людей.

— У меня к тебе дело, — берет из рук Сардара Тимур стрелу, протягивает ее Гуляму.

— Не понимаю.

— А ты подумай, дядя Гулям.

— А- а — а… Вот как!.. Такие наконечники — не моя работа и…

— Что «и»?

— Пожалуй — что в Кеше и в окрестностях Кеша…

— Что «пожалуй — что»? — не терпится Тимуру.

— Я хочу сказать: у нас никто такие наконечники не изготавливает… Это так же ясно, как то, что сейчас перед вами сидит и говорит приятель твоего отца Торгая кузнец Гулям… Вот — смотрите, — Гулям подводит Тимура и Сардара к стене, на которой вывешена коллекция стрел, — это — моя работа… Это Абдуллы… Это — Латифа…

— Ни одной похожей?

Гулям отрицательно качает головой. Гости собираются уходить, но Гулям, почесав грудь, знаком останавливает их:

— Попробуйте заглянуть в карасуйские кузницы… Если, конечно, сочтете мой совет полезным.

Гости уходят, Гулям провожает их долгим взглядом… Затем, покачав головой, продолжает работу…

43

Разумеется, Тимур не мог игнорировать совет кузнеца Гуляма. Сардар побывал в маленьких мастерских далеко за пределами Кеша, беседуя с тамошними мастерами… С одним — этот что–то говорит Сардару, не отрываясь от работы…; со вторым — а этот качает отрицательно головой, перед этим внимательно осмотрев стрелу…; со следующим — этот, прощаясь с Сардаром, тоже отрицательно качает головой…

44

Тимуру снится странный, в какой–то степени, выдержанный в сюрреалистическом духе сон. Сначала привиделся… мясник, который… почему–то размахивая саблей говорил: «Власть? Вот она! Власть! Власть!..» Тимур поворачивал голову — и перед ним откуда–то возникала знакомая «пирамида» из опаленных бараньих голов… и снова — мясник, который на этот раз держал в руках не саблю, а голову… эмира!.. А вокруг стояли… «охотники на газелей»… Тимур просыпается, видит: супружеское ложе… рядом сладко спящую Айджал… Вытирает со лба пот: слава Аллаху, что это был всего — на всего сон… Оставляет ложе и начинает лихорадочно одеваться. Просыпается встревоженная Айджал:

— Что случилось!? Куда в такую рань!?

— К твоему отцу! — бросает уже с порога Тимур.

45

Дворец эмира в Кеше — архитектурная предтеча в будущем замечательного тимуровского Ак — Сарая («Купол науки и морали»), который и в этом виде впечатляет. Вот Тимур идет по двору, перед ним расступается стража, он ступает вдоль галереи перед ним открывают двери в сад. Под развесистым деревом на деревянной тахте, в окружении розария и слушая пение перепелки за чашечкой чая сидит Абдаллах.