Генри Хаггард - Ожерелье Странника Страница 12

— Он вам никого не напоминает? — спросила Фрейдиса.

— Да, мне кажется, напоминает, — ответил я, — но кого? О, я знаю, мою мать!

— Это странно, Олаф, но мне кажется, что вы могли бы походить на него, будь вы сейчас в его годах. Кроме того, известно, что по линии вашей матери Аар перешел к вашему роду много поколений назад. Ну, ладно, давайте рассмотрим его внимательно, так как сюда проник наружный воздух и вскоре витязь рассыплется в прах.

Так и случилось, и вскоре от него уже мало что осталось, кроме черепа и костей, кое-где покрытых лоскутами кожи и волосами. Все же мне никогда не забыть его лица — я и сейчас отчетливо вижу его. Наконец, после того как его тело рассыпалось, мы обратили внимание на другие вещи, вспомнив, что время нашего пребывания в Могиле ограничено запасом масла в лампах. Фрейдиса подняла ткань под подбородком, открыв богатые доспехи со следами большого количества ударов и лежащее на них ожерелье, точно такое, какое мы видели на призраке, — восхитительную вещь из золота с инкрустациями, а также изумрудов, по форме напоминающих жуков или пауков.

— Возьмите его для вашей Идуны, — сказала Фрейдиса, — так как именно ради нее мы нарушили покой этого изумительного человека.

Я схватил драгоценную вещь и с усилием потянул ее к себе, но цепочка была прочной и не разрывалась. Я потянул сильнее, так, что сломал шейные позвонки Странника; его голова отделилась от тела, и золотая цепь освободилась.

— Давайте уйдем отсюда, — поторопила меня Фрейдиса после того, как я спрятал ожерелье. — В лампах кончается масло, и мне вовсе не хотелось бы остаться здесь, в этой темноте, наедине с великаном, которого мы ограбили.

— А какие у него доспехи! — вздохнул я. — Вот бы мне такие! Было бы чудесно!

— Тогда оставайтесь и берите их сами, — проворчала она, — так как моя лампа потухает.

— По крайней мере, я возьму себе этот меч, — воскликнул я и схватил ремень, опоясывающий тело. Так как он сгнил, то я, рванув, почувствовал меч в своих руках.

Держа его в одной руке, я перелез через камень и последовал за Фрейдисой вниз, к выходу. Прежде чем мы добрались до конца прохода, лампы потухли, так что заканчивать это путешествие мы были вынуждены в темноте. И мы очень обрадовались, когда наконец очутились на свежем воздухе, под знакомыми звездами.

— Как все это получается, Фрейдиса, — сказал я, когда мы смогли снова вздохнуть полной грудью. — Этот Странник, который казался таким грозным на вершине холма, тихо, подобно овечке, лежит в своей могиле, хотя мы и ограбили его останки?

— А это потому, что нам было предназначено это сделать, — я так думаю, Олаф. Теперь помогите мне прикрыть выход… Завтра я вернусь сюда, чтобы закончить все, как следует… И пойдемте домой, я очень устала и должна вам сказать, Олаф, что все это тяжким грузом ложится на мою душу. Думаю, что от костей этого Странника вест давней мудростью. Да, да, предвидением будущего и памятью о прошлом…

Глава IV. Идуна надевает ожерелье

Я лежал в кровати и спал. Меч Странника лежал рядом со мной, а ожерелье — под подушкой. И во сне меня посещали очень странные видения. Мне грезилось, что именно я и был этим Странником, а не кто-то другой. И даже должен сказать, что это сновидение было очень правдоподобным.

Когда-то в далеком прошлом я, впоследствии рожденный Олафом и сейчас обращающийся к вам, — неважно, каково мое имя, — жил в облике этого мужчины, известного во времена Олафа как Странник. Однако из этой жизни, жизни Странника, по причинам, которые я объяснить не в состоянии, я могу вспомнить о себе немногое. Иные, более ранние жизни возвращаются ко мне отчетливее, а подробности именно этой жизни, жизни Странника, в настоящее время ускользают от меня. Последнее обстоятельство, однако, не имеет столь уж большого значения для данного повествования, так как, хоть я и уверен, что лица, которые встречались мне в моей жизни Олафа, ранее в основном были связаны со Странником, но история каждого из них неповторима и совершенно индивидуальна.

Что же касается истории самого Странника, то, насколько мне известно, он был таким, каким и должен был быть, — неразгаданным, буйным и романтичным. И, скорее всего, он был замечательным человеком, этот Странник, на заре развития северных народов привлеченный, словно магнитом, какими-то египетскими прелестями, затем оставивший теплые края, с которыми уже свыкся всем существом, ради возвращения на родину, чтобы только на ней умереть. И принимая во внимание, что сон, виденный мною, Олафом, рассказывал о временах, которые от нас отделяет тысяча или даже полторы тысячи земных лет, Странник, в склеп которого я вломился по прихоти Идуны, и я, Олаф, были одним и тем же существом, только имевшим разную телесную оболочку.

Но вернемся к моему сну. Я, Олаф, или, точнее, мой дух, обитавший в теле Странника, которое я совсем недавно видел лежащим в могиле, стоят вечером в огромном здании, являвшемся, я это хорошо знал, храмом одного из божеств. У моих ног располагался бассейн с чистой водой. Лунный свет был почти таким же ярким, как и в прошлой вечер, и я мог видеть свое отражение в воде. Оно было похоже на образ Странника, каким я его видел в дубовом гробу, только выглядело моложе. Тем не менее мужчина носил те же доспехи, что были и в гробу, и на его боку висел красного металла меч с крестообразной рукоятью. Одиноко стоял он в храме и глядел на зеленеющую хлебными полями равнину, на которой возвышались две статуи, каждая с большую сосну. Он смотрел на полноводную реку, чьи берега поросли деревьями, подобных которым я никогда не видел, — высокие и прямые, они были покрыты густой листвой. По другую сторону реки лежал белый город — сплошь из домов с плоскими крышами. В городе были и другие храмы, украшенные колоннами.

Мужчина, которого я, Олаф Датчанин, видел во сне, повернулся, и позади него мне открылся ряд голых холмов из коричневого камня и между ними проход к равнине, где не было ничего зеленого. Внезапно он стал сознавать, что кто-то нарушил его одиночество. Рядом с ним стояла женщина, очень красивая, подобных которой я, Олаф, никогда раньше не видел. Она была высока и стройна, с большими и нежными, темными, как у оленихи, глазами, с тонкими правильными чертами лица, за исключением рта — губы были несколько полноваты. Лицо, имевшее темный оттенок, под стать ее волосам и глазам, было печальным, но на нем часто появлялась нежная улыбка; оно было похоже на лицо статуи богини, которую мы обнаружили в могиле Странника. Платье, которое она носила под плащом, в точности походило на одеяние богини из могилы. Она горячо говорила ему:

— Любовь моя единственная! Этой ночью мы должны бежать. Нас уже ждет барка, которая доставит тебя вниз по реке к морю. Все раскрыто. Моя фрейлина, жрица, только что сообщила мне, что царь, мой отец, намеревается завтра схватить тебя и бросить в тюрьму, а потом отдать в руки судей за то, что ты — возлюбленный его дочери царской крови. И так как ты иностранец, то независимо от твоего происхождения единственное наказание, ожидающее тебя, — смерть! И если ты будешь приговорен, то я тоже разделю твою судьбу. Есть только один способ спасти мою жизнь — твое бегство. Мне намекнули, что в этом случае мне все простят.