Иван Дроздов - Мать Россия! прости меня, грешного! Страница 12

И сам всю жизнь сеял, пахал, ходил пешком, постился. И разве бы он сумел достигнуть таких высот нравственных и духовных, сотворить столько великих, ставших полезными для всего человечества дел, не совершенствуй он себя физически. И жил Толстой долго, и до конца дней сохранял ясность и глубину своего гениального ума.

Кстати, о самом процессе самосовершенствования Толстой в своей «Исповеди» говорит следующее:

«Я старался совершенствовать себя умственно, — я учился всему, чему мог и на что наталкивала меня жизнь; я старался совершенствовать свою волю — составлял себе правила, которым старался следовать; совершенствовал себя физически, всякими упражнениями изощряя силу и ловкость и всякими лишениями приучал себя к выносливости и терпению. И всё это я считал совершенствованием. Началом всего было, разумеется, нравственное совершенствование, но скоро оно подменилось совершенствованием вообще, т. е. желанием быть лучше…»

Вот почему и вам, мой милый доктор, я бы осмелился подать совет: в выработке мировоззрений на природу болезней, — сердечно-сосудистых прежде всего, — не берите одну лишь сторону — физическую. Наверное, не случайно и меня в Мальцеве, как только я стал писать для вас эти заметки, занимает не один только образ жизни, но и мир духовный, строй его психики.

Жизнь не стелила перед ним ковровую дорожку — он был младенцем, когда умерла его мать; на фронте погиб его старший сын Костя, другой сын — Савва был тяжело ранен; и сам он в своих хлеборобских делах всю долгую жизнь ведёт трудный, не прекращающийся бой с противниками его системы земледелия, его методов, приёмов. Со дня основания колхоза «Заветы Ленина» он, ставший бессменным полеводом, получал зерна в два раза больше, чем другие хозяйства Урала и Зауралья. Вначале уральские, а затем и центральные газеты пестрели сообщениями о стопудовых урожаях курганского чудодея.

Есть мальцевская система: безотвальная обработка земли, поздний сев, приёмы борьбы с сорняками…

Есть мальцевские взгляды… Он как бы смотрит на землю с космических орбит, ведёт мудрую, неспешную беседу с современниками и с теми, кто будет жить после нас. В последнее время много думает о гербицидах. Не устаёт повторять: химические средства защиты растений принесут нам больше вреда, чем пользы.

Нет таких химических средств защиты, — заявляет Терентий Семёнович, — которые были бы совершенно безвредными для животного мира и убийственными только для определенного вида вредителей и растений. Если они убивают зримое, то наносят вред и незримому, урон всему живому, низшим и высшим организмам. Мне даже кажется, что от менее вредных ядохимикатов могут быть более серьезные последствия, так как они, накапливаясь, незаметно будут делать своё чёрное дело. А разве от снарядов и мин замедленного действия меньше вреда, чем от тех, что взрываются сразу?

Предостережение учёного и практика-хлебороба никто не опровергает. Да и как опровергнешь, если наука при помощи самых современных приборов анализа и наблюдения определила, что только за последние двадцать пять лет в биосфере появилось четыре миллиона химических соединений, ранее в ней не наблюдавшихся. Есть среди этих соединений и такие, с которыми повседневно имеют дело люди. Чужеродные эти элементы способны проникать в зародышевые клетки и разрушительно действовать на наш генетический механизм.

Люди слушают, и учёные внимают народному мудрецу. А заводы продолжают выпускать ядохимикаты. И выпуск их с каждым годом наращивается. Происходит примерно та же порочная инерция, как и с производством алкоголя: все знают о пагубе спиртного, о том, что это — яд, наркотик, но выпуск спиртного продолжается во всё больших масштабах.

— И всё же, я надеюсь, что недалеко время, когда люди спохватятся, одумаются и изгонят со своих полей, садов и огородов все ядохимикаты, как изгнали уже самые вредные препараты.

Для одних это факты, которые не затрагивают их психического строя; послушал и тут же забыл, пошёл дальше, а для Мальцева — это борьба, это страдание от сознания бессилия помочь людям. Он знает, убеждён, что этот путь неверен. И как патриот, как человек, горячо любящий землю, свою Родину, вновь и вновь принимается доказывать правоту своих взглядов.

Но вот что любопытно, — и о чём, собственно речь, — вечное беспокойство и борьба не угнетают его психику, а окрыляют; Мальцев сохраняет бодрость, он по-прежнему в наступлении.

Тут действует один непреложный закон: добрые дела не старят человека, а молодят. Да, представьте: если говорить о психическом строе, о душе — молодят. В таких делах есть напряжение, — иногда немалое, но такое напряжение не ведёт к угнетению организма, не действует пагубно на сосуды. Наверное, из этого ряда явлений исходит и тот факт, что мы редко болели на войне, что ленинградцы во время блокады, перенося неимоверные трудности, почти не знали инфарктов, а во время войны во Вьетнаме редко встречалась гипертония.

Мальцев, кроме всего прочего, идеально и, можно даже сказать, красиво живёт в коллективе односельчан — близких ему людей. Нет, я не хочу сказать, что у него на работе и дома не случается конфликтов, — бывают они, конечно, но, видимо, каждый раз при этом Терентий Семёнович занимает высоко моральную, общественную позицию, а потому каждый конфликт оборачивается для него торжеством его правоты.

Сам Мальцев о конфликтах своих с местными властями скажет:

— Каждую весну, двадцать лет кряду, позорили меня за поздний сев. И каждую осень, тоже все двадцать лет подряд, хвалили за хороший урожай.

Должность у него невеликая, а начальства много — иные с норовом. Был такой случай. Приехал к ним в колхоз секретарь обкома, по-нынешнему губернатор, — человек на Курганщине новый, характером, видно, крут был. Идёт это он возле поля, спрашивает Мальцева:

— А этот клин почему не засеян?

— Рано тут сеять. Обождём два-три денька.

— Как обождём?.. Конец мая, а он — обождём. Ты что же — в июне сеять будешь? Да нас куры на смех поднимут! А к тому же, докладывать нужно — отсеялась, мол, область. Ты что нам палки в колёса ставишь! Сеять!..

Деликатный человек, Терентий Семёнович, засеял не согревшийся клинышек земли. А летом, незадолго перед жатвой, Хрущев к нему в колхоз пожаловал. И академиков человек двадцать с собой привёз. Идёт это он с Мальцевым по полям, да на густые хлеба с гордостью учёным показывает: «Смотрите, мол, какую пшеничку человек в Зауралье выращивает!» И вдруг — небольшой клинышек перед ним, пшеничка стоит тощая, еле «на ногах держится».

— А это что? — спрашивает Хрущев. — Вроде бы и поле-то не твоё, Терентий.