Фредерик Марриет - Королевская собственность Страница 13

— Что вы хотите этим сказать? Собака не может обжечь себе носа, это вы приставили вашу сигару к ее носу, и потому я требую удовлетворения или немедленно извинения!

— Но я не оскорблял вас, сэр! — возразил М'Эльвина.

— Вы оскорбили мою собаку, это одно и то же! Оскорбление, нанесенное моей собаке, все равно, что оскорбление, нанесенное мне! Vous n'avez qu'a choisir, monsieur!1.

— Выбирать между вами и вашей собакой? — переспросил М'Эльвина, с трудом скрывая усмешку. — В таком случае я предпочитаю драться с вашей собакой.

— Баа!.. Драться с собакой! Собака не может драться, но я — ее господин и ее друг, и я готов драться за нее!

— Прекрасно, сэр, я оскорбил вашу собаку и готов перед ней извиниться, как вы того желаете, но вас я не оскорблял!

— Да… но какое же удовлетворение вы можете дать моей собаке?

— Но вы сейчас изволили сказать, что вы и собака одно и то же, а если так, то она, вероятно, поймет и примет мои извинения, как бы приняли их вы, если бы я вздумал извиняться перед вами!

— Ах, сэр, вы это прекрасно сказали! — воскликнул француз, сразу смягчившись. — Так вы готовы извиниться перед моей собакой? Конечно, она в данном случае главное потерпевшее лицо, я могу только быть в роли секунданта. В таком случае, это дело должно считаться улаженным. Мусташ!2. Поди сюда!

Собака послушно подошла к своему хозяину.

— Мусташ, этот господин крайне сожалеет, что обжег тебе нос!

— Да, monsieur Мусташ, — сказал М'Эльвина, с шутливой серьезностью снимая шляпу перед собакой, — я прошу извинить мою шутку!

— Ах, как это забавно! — раздались с разных концов женские голоса. — Comme e'est charmant! Que monsieur I'Anglais est drole!3. Смотрите, как Мусташ доволен!

— Мусташ, подойдите сюда и дайте лапу этому господину! — продолжал хозяин пуделя.

Собака послушно исполнила то, чего от нее требовали, хотя все время боязливо косилась на сигару.

— Видите, как она незлобива, она вас прощает! — восхищался француз.

— Действительно, я теперь вижу, что это умная и добрая собака! — подтвердил М'Эльвина, после чего хозяин Мусташа уже совершенно растаял: он тут же представился нашим друзьям, назвав себя Auguste Poivre4, и сообщил свой адрес, причем добавил, что madame mere5 будет восхищена видеть у себя такого милого и остроумного господина, как monsieur, qui voila!6. Затем monsieur Огюст Пуавр откланялся и удалился в сопровождении своей собаки.

— Право, я считаю его собаку несравненно умнее его самого, — сказал М'Эльвина, глядя вслед удалявшемуся французу. — Однако начинает темнеть, пора и домой!

Так прошел последний вечер перед разлукой Вилли с его новым другом и покровителем капитаном М'Эльвина.

На следующее утро, так как дул сильный попутный ветер, Вилли и Дебризо проводили М'Эльвина на мол, где тот взошел на палубу своего шлюпа, который тотчас же снялся с якоря и час спустя скрылся уже из виду.

ГЛАВА IX

В тот же вечер Дебризо отвел Вилли в тот пансион, куда позаботился поместить его на время своего отсутствия М'Эльвина, и где он пробыл целых шесть месяцев, изредка посещаемый тем же Дебризо и получая время от времени милые письма от М'Эльвина, который, благополучно доставив свой груз в Англию, теперь находился в Гавре, где наблюдал за снаряжением своего судна. Вилли занимался очень успешно.

За эти шесть месяцев он научился бегло и свободно говорить по-французски, читать, писать и считать, приобрел некоторые познания по истории и географии, словом, не даром потратил свое время.

Когда судно, предназначенное владельцем для капитана М'Эльвина, было готово, капитан заехал за Вилли в Шербург и, простившись с Дебризо, окончательно отбыл вместе со своим любимцем в Гавр.

Едва прибыв на место, М'Эльвина потащил Вилли на мол, вблизи которого стояла на якоре «La Belle Susanne»7.

— Ну, Вилли, как тебе нравится моя «Прекрасная Сусанна»? — спросил М'Эльвина.

Вилли был вне себя от восхищения и, узнав от своего покровителя, что тот думает на следующее уже утро сняться с якоря, был этому крайне рад: его давно уже тянуло в море: жизнь на берегу ему казалась скучной и однообразной.

— Где ты помещался, Вилли, у себя на судне? — спросил М'Эльвина.

— Да нигде, собственно говоря, — отвечал юноша, — я не был занесен в судовые книги: и только дня за два до того, как покинул его, я был записан мичманом!

— Ну, так будь ты и у меня мичманом! — решил М'Эльвина.

На следующий день «La Belle Susanne» ушла в море при громких криках «виват» и наилучших пожеланиях строителей и собравшейся на пристани толпы зрителей.

Люгер при свежем ветре разрезал волны и летел, как птица.

— Ну, уж и ходкое же судно, — проговорил Филиппс, последовавший за своим капитаном, — теперь нас и клипер не скоро нагонит! Ночь, как видно, нынче хорошая, и утро, надо ожидать, будет ясное!

— Да, — сказал М'Эльвина. — Но распорядитесь, чтобы все вышли наверх!

Когда весь экипаж оказался в полном сборе, капитан М'Эльвина в кратких словах объяснил собравшимся, как для успеха их дела необходима дружная энергия, смелость и решительность в любой момент, и как им следует всегда быть наготове встретить опасность лицом к лицу, так как дело их рискованное, и отвага тут безусловно необходима.

Экипаж «La Belle Susanne» состоял из 80 или 90 человек англичан и 40 или 50 человек французов и других европейских моряков. Все они, несмотря на разногласие, племенную недружелюбность в свободное от работы время, дружно работали рука об руку, когда дело доходило до серьезной работы.

Как предсказывал старший помощник, после полуночи ветер стал спадать: люгер плыл с быстротой четырех миль в час, окутанный густым туманом. Когда солнце поднялось довольно высоко, М'Эльвина приказал свистать команду наверх, желая сделать ей артиллерийское учение. Туман стоял такой густой, что солнце скорее походило на громадный месяц, когда началось учение. Но вскоре ветер стал свежеть, и туман стал рассеиваться.

Вдруг Вилли, смотревший по сторонам, различил вдали темную массу, медленно двигавшую по направлению к люгеру.

— Посмотрите, ведь это, кажется, судно! — воскликнул он.

— Ну да, это катер прямо под ветром, он идет на нас, и я готов поклясться, что это казенное судно… Мне еще надо свести кое-какие счеты с этими господами!.. Ребята, оставайся по местам, готовь орудия!

Теперь уже туман почти совершенно рассеялся, и море под влиянием заметно свежевшего ветра становилось неспокойно. Судно было не более как в двух милях от люгера.

— Он поднял свой флаг, сэр! — сказал Филиппс. — Это английское таможенное судно!