Рафаил Зотов - Рассказы о походах 1812-го и 1813-го годов, прапорщика санктпетербургского ополчения Страница 13

При разборе и расчистке обоза многие из наших обогатились. Иные случайно, другие умышленно. Некоторые офицеры собирали книги, картины, атласы. Набожные отыскивали церковные ризы и утвари. Хозяйственные люди — любили деньги серебренную посуду, ложки, миски, самовары, и т. п. Ленивые не получили ничего (я грешный был в числе последних)! Целые два дни продолжали мы разбирать и расчищать обоз — и все больше половины осталось на месте;

В эти два дня исправлены были мосты на Березине — и мы пустились вслед за Французами, на выручку Армии Чичагова, который истощив все свои усилия, принужден был пропустить Наполеона, бывшего все еще гораздо его сильнее. 20-го Ноября сошлись мы с войсками Чичагова и пропустив их вперед, предоставили им все лавры преследовать — С этой минуты начался ужаснейший период Французской ретирады. — Оттепель, так много мешавшая Наполеоновой переправе чрез Березину, вдруг превратилась в жесточайшие морозы, каких мы и в Петербурге редко видывали. Стужа ежедневно усиливалась и постоянно остановилась на 25°—25° реомюра. Это уж был последний, неотразимый удар для Французской Армии. Нравственное её состояние совершенно упало, уничтожилось. Каждый привал, каждый ночлег её — был ужасным полем проигранной битвы; тысячи погибали в величайших мучениях. Воины, пережившие может быть Аустрелиц, Эйлау и Бородино, доставались нам теперь очень дешево. Каждый казак брал их десятками в плен и приводил их в каком-то бесчувственном состоянии. Они ничего не ждали, не помнили, не понимали. Дороги были усеяны их трупами, — во всякой хижине валялись они без призрения.

В переходе из Касина в Долгиново спас я нечаянно одного Швейцарского Капитана. Мы проходили мимо леса. Снег был крепок и не глубок, и потому мы пользовались прекрасною погодою, сворачивая иногда с большой дороги и гуляли по опушке леса. Трупы замерзших Французов кучами валялись по всем направлениям. Это зрелище было уже самое для нас обыкновенное, — и никого более не трогало, ничьего внимания не привлекало. Вдруг мне показалось, что в лесу у дерева, какое-то существо шевелится, качается. С машинальным любопытством побрёл я туда, — и что же? Прислонясь к сосне, стояло на коленях какое-то загадочное существо. Одежда его была самая Фантастическая; — теперь она бы показалась презабавною. На голове привязана была тряпкою женская муфта; на плечах болталась душегрейка; нижнее платье было все в лохмотьях, все сквозное и едва оставлявшее сомнение к какому полу принадлежало видимое существо. На ногах оставались одни голенища обвернутые в солому, сквозь которую виднелись голые пальцы. Этот получеловек держал в руках маленькое распятие, вперял в него мутные и неподвижные свои глаза и по шевелившимся губам видно было, что он молится, чувствуя приближающуюся смерть. — Давно уже мы были равнодушны ко всем видам страданий и кончины [4], но молитва воина умирающего на снегах чужбины, — имела что-то необыкновенно трогательное. — Я кликнул нескольких солдат, спросил, было умирающего кое о чем, — но он не мог мне дать никакого известия, — Стужа и голод лишали его всякого чувства и понятия; мы его подняли, перенесли на сани, окутали всем возможным, влили ему в рот несколько рому, — и на авось привезли на ночлег. Он еще был жив, — но надобно было вынуть его из саней, принести на руках в избу и положить. Тут новый прием рому возвратил ему способность языка. Он слабым голосом заговорил по-немецки, и кое-как объяснил нам, что он Капитан, Швейцарец, служить в III полку — и прочие военные и семейные подробности. Мы его покормили — и подобного восторга от нескольких ложек плохого супа, верно, еще никто не видывал на свете! — Его осмотрели, — но к счастью оказалось, что он еще не успел себе ничего отморозить. Одно крайнее изнурение от голода было бы причиною его смерти. На другое утро, собрав ото всех товарищей все, что можно было отдать ему из одежды, мы заставили идти с нами до первого отправления большого отряда пленных во внутренность России. — Что с ним после случилось — никто из нас не знает. Дай Бог, чтоб помощь наша возвратила его в объятия семейства и друзей.

Пропустив вперед Армию Чичагова, мы уже шли вовсе не по военному. Всякий ночлег располагались мы по деревням, ночевали в теплых избах, ели порядочно, а иные и пили до удовольствия. Наши военные действия ограничивались собиранием по дороге пленных, а эта работа была самая миролюбивая. Они рады были сдаваться, потому что имели в перспективе пищу, — а может быть и одежду. Да и передовая наша Армия не больше нас делала. Морозы действовали за нас вдесятеро сильнее — и от Березины до Немана погибли более 60 т. неприятелей, не сделав ни одного выстрела!

Вскоре, мы узнали, что Наполеон уехал в Париж — и оставил несчастные развалины огромной своей Армии на произвол судьбы. Он вверил ее Мюрату (Неаполитанскому Королю), — но и тот последовал его примеру. Евгений, (Вице-Король Итальянский) взялся быть Главнокомандующими и доказал свои отличные способности, доведя плачевные эти остатки до Эльбы, без значительным уже потерь.

Сильные ли морозы или худо зажившие мои раны были тому причиною, — но здоровье мое в это время очень расстроилось — и меня отправили отдохнуть и полечиться в Вильну, (28-го Ноября, город был занят Генералом Чаплицом и Полковниками Сеславиным и Теттенборном). Я оставил мою Дружину, и не знал что навсегда!

В санях, в сопровождении одного денщика, поехал я в древнюю столицу Литвы, — и это двухдневное путешествие дало мне случаи видеть столько новых эпизодов Французской ретирады, что при воспоминании об них невольный холод пробегает по жилам. И Физическое, и нравственное состояние этих несчастных воинов — превосходит всякое вероятие, всякую возможность к описанию. Во всякой избе, где я останавливался, чтоб погреться, (потому что морозы все еще были самые жестокие), находил я кучи погибших, — и по большей части все около затопленных печей лежащих. Отмораживая ноги, руки, нос и уши, — страдальцы, не зная тайны северного климата: оттирать пораженные члены снегом, спешили отогревать их у огня; тотчас же делался антонов огонь, апоплексический удар — и несчастные, вместо спасения, находили всякий раз смерть, у разведенного ими огня. Другие же бродили по дорогам как привидения, не зная сами куда и зачем? У многих я спрашивал: куда они идут? Все отвечали: в Вильну! Зачем? — «Там Император!» — вы ошибаетесь, в Вильне Русские, а Император ваш уехал в Париж.» Недоверчиво качали они головою и продолжали путь вовсе в противоположную сторону от Вильны. Никто не думал собирать их как военнопленных. Они очень спокойно шли между Русскими колоннами, — и вовсе этим не занимались.