Александр Дюма - Изабелла Баварская Страница 13

Носильщики, доставившие подарки герцогине Туренской, были одеты маврами, в богатых шелковых нарядах, с черными лицами и белыми тюрбанами на головах, как у сарацинов или татар. Они принесли вазу, большой кувшин, две шкатулки, два больших блюда, две золотые солонки, полдюжины серебряных кувшинов, полдюжины блюд, две дюжины тарелок и столько же солонок и чашек — всего предметов из золота и серебра весом двести марок. А общая стоимость подарков, по свидетельству Фруассара, составила более шестидесяти тысяч золотых крон.

Поднося королеве сии великолепные дары, парижские граждане надеялись снискать ее благорасположение и склонить к тому, чтобы рожала она в Париже, ибо в этом случае поборы с них были бы уменьшены. Но получилось все наоборот: когда подошло время родов, король увез Изабеллу из Парижа, пошлины повысили, да еще отменили серебряные монеты достоинством в двенадцать и четыре денье, имевшие хождение еще со времен Карла V; поскольку эти монеты, монеты простолюдинов и нищих, перестали принимать, то многие лишились даже самого необходимого[7].

А пока королева и герцогиня Валентина обрадовались полученным подаркам и любезно поблагодарили тех, кто им эти подарки доставил. Потом они стали собираться на поле Сент-Катрин, где уже было приготовлено ристалище для рыцарских состязаний и устроены помосты для зрителей.

Из тридцати рыцарей, участвовавших в этот день в состязаниях[8] и названных Рыцарями Золотого Солнца, потому что на их щитах было изображено лучезарное светило, двадцать девять уже ожидали в полном вооружении на поле. Явился тридцатый, и все опустили копья, приветствуя его; это был сам король.

Почти одновременно общий шум возвестил о появлении королевы. Она заняла место на приготовленном для нее возвышении; справа от нее села герцогиня Туренская, слева — мадмуазель де Невер.

Позади двух этих дам стояли герцог Людовик и герцог Жан, изредка обмениваясь между собою короткими репликами с той холодной учтивостью, которая свойственна людям, чье положение заставляет их скрывать свои мысли. Как только королева села, все прочие дамы, только и ожидавшие этой минуты, словно растеклись по отведенному для них пространству, которое тотчас запестрело золотыми и серебряными тканями и засверкало алмазами и драгоценными камнями.

В это время рыцари — участники состязания выстроились один за другим с королем во главе. За королем следовали герцоги Беррийский, Бургундский, Бурбонский, потом остальные двадцать шесть бойцов, в порядке титула и достоинства. Проходя перед королевой, они склоняли до земли острие копья, и королева поклонилась столько раз, сколько было рыцарей.

По окончании парада участники турнира разделились на две группы. Король принял на себя командование одной из них, коннетабль — другой. Карл повел свой отряд к балкону, где находилась королева, Клиссон — в противоположную сторону.

— Ваше высочество, — обратился в эту минуту герцог Неверский к герцогу Туренскому, — неужели вы не испытываете желания присоединиться к этим благородным рыцарям, дабы своим копьем воздать честь герцогине Валентине?

— Брат мой король, — сухо ответил герцог, — позволил мне одному участвовать в завтрашнем состязании: я намерен один против всех защищать красоту моей дамы и честь моего имени.

— Вы, ваше высочество, могли бы еще прибавить, что употребите для этого иное оружие, нежели те детские игрушки, коими пользуются в подобных забавах.

— Я готов, — продолжал герцог Туренский, — защищать их тем же оружием, каким на них будут нападать. У входа в мою палатку я повешу щит мира и щит войны: тот, кто нанесет удар по щиту мира, окажет мне честь; тот, кто ударит по щиту войны, доставит мне удовольствие.

Герцог Неверский поклонился: узнав все, что ему хотелось, он не желал более продолжать разговор. Что до герцога Туренского, то он, казалось, не понял цели этих вопросов и стал беззаботно играть кружевной лентой, спадавшей с головного убора королевы.

Но вот протрубили фанфары: услышав сигнал, возвещавший начало схватки, рыцари пристегнули щиты, поудобнее уселись в седлах, взялись за копья, так что, когда последний звук трубы смолк, все уже приготовились и ждали только приказания арбитров, чья команда «Вперед, марш!» раздалась одновременно с обеих сторон ристалища.

Едва эти слова были произнесены, как земля мгновенно исчезла из виду, скрытая клубами пыли, так что следить за сражающимися стало невозможно. Слышен был только шум столкновения противоборствующих отрядов. Ристалище уподобилось разбушевавшемуся морю, которое вздымает волны золота и стали. Время от времени, словно пена на гребне волны, над ним мелькал белоснежный панагин. Однако подробностей этой первой схватки так никто и не увидел, и лишь когда фанфары подали знак к перерыву и оба отряда разошлись по своим местам, стало возможным определить, на чьей же стороне перевес… Возле короля остались еще восемь вооруженных всадников: это были герцог Бургундский, барон д’Иври, мессиры Гильом де Намюр, Ги де Ла Тремуй, Жан де Арпедан, Реньо де Руа, Филипп де Бар и Пьер де Краон.

Король решил было запретить последнему участвовать в рыцарском состязании, поскольку де Краон возбудил против себя всеобщий гнев, но потом подумал, что это расстроит турнир, для которого требовалось четное число участников.

Коннетабля сопровождали всего шесть человек: герцог Беррийский, господин де Бомануар, Жан де Барбансон, Жоффруа де Шарни, Жан Венский и де Куси. Остальные были либо сбиты на землю и не имели права снова садиться в седло, либо коснулись барьера, отступая под натиском противника, и потому считались побежденными. Таким образом, честь победы в первой схватке принадлежала королю, при котором осталось большее число рыцарей.

Пажи и слуги воспользовались перерывом и полили водой ристалище, чтобы прибить пыль. Дамы были этим очень обрадованы, а рыцари, уверенные, что теперь все увидят их доблесть и наградят их рукоплесканиями, воодушевились еще более. Каждый, готовясь к схватке, подозвал своего пажа или оруженосца, чтобы тот осмотрел доспехи, подтянул подпругу у лошади, крепче пристегнул щит.

Сигнал не заставил себя долго ждать: фанфары протрубили во второй раз, взметнулись и застыли копья, и по команде «Вперед, марш!» обе группы, уже уменьшившиеся более чем наполовину, устремились друг на друга.

Все взгляды обратились к королю и Оливье де Клиссону, ринувшимся один на другого. Они встретились на середине ристалища. Король нанес такой сильный удар по щиту противника, что копье его переломилось, однако, несмотря на это, старый воин остался сидеть в седле, только лошадь его чуть осела на задние ноги, но, едва всадник пришпорил ее, она тотчас поднялась. В ответ коннетабль нацелил свое копье, словно угрожая королю, но, приблизившись к нему, поднял оружие острием вверх, давая тем самым понять, что считает за честь состязаться со своим государем, однако же слишком высоко его чтит, чтобы нанести ему удар даже в игре.